Мартин Хайдеггер - философ на лесной тропе
(к 120-летию со дня рождения)

Эссе посвящено 120-летию со дня рождения Мартина Хайдеггера (1889–1976). В эссе предпринята попытка герменевтической реконструкции «топологической карты мысли» или «метафизики ландшафта» М. Хайдеггера на основе многопланового понятия Holzweg, лесной тропы. Для интерпретации привлекаются поэтические свидетельства Э. Юнгера, и П. Целана.

Ключевые слова: метафизика ландшафта, герменевтическая философия, М. Хайдеггер, Э. Юнгер, П. Целан.

«Пути - не труды», - писал Мартин Хайдеггер в предисловии к полному собранию сочинений, давая читателю важное указание на характер своей мысли. «Wegmarken» («Путевые знаки»), «Unterwegs zur Sprache» («На пути к языку»), «Holzwege» («Лесные тропы») - вот названия, пожалуй, самых известных сборников статей и выступлений Хайдеггера, с которыми он вошел в интеллектуальное пространство новой Германии и Европы после 1945 года. Во всех названиях слышится одно слово - «путь» или, точнее, «пути»…

В эпоху индустриализации и массового общества, тотального господства техники и нигилизма, одним словом, «постава» (Gestell) Хайдеггер сумел найти место , откуда раскрывался мир - не «другой», «лучший» или «более укромный», а мир как единая «четверица» (Geviert) неба и земли, смертного и божественного. Мир, который не предстоит субъекту как объект, не доступен для властного жеста распорядителя и не опутан транспортными и коммуникативными сетями; он молчаливо отвечает осмысляющему мышлению (Besinnung), являет себя в поэтическом слове (Dichtung) и питает укорененного, живущего в нем человека. Бытие и смысл бытия - философские слова для обозначения открытости мира . Мир не есть абстрактное пространство-вместилище, где бессмысленно громоздятся вещи. Мир - белый свет, простор, где есть близь и даль, - впервые дает вещам быть тем, что они суть, раздвигает пространство для вещей и событий.

Греческое слово топос , по Хайдеггеру, лучше всего улавливало этот смысл пространственного, согласно которому место принадлежит вещи. Человек живет в мире, прокладывая путь через пространство, через вещи-топосы. Он прислушивается к вещам, и вещи ответствуют ему. Он обходит вещи и оберегает их.

Путь связывает землю с небом, богов - со смертными. Собственно мыслить и означает совершить шаг из представляющего субъект-объектного мышления в мышление другое, «послушное существу мира». Собственно мыслить и значит быть путем; осваивая пространство, быть там, где все на своем месте.

Итак, мышление не случайно понимается Хайдеггером по образу пути. А путь не случайно связан с ландшафтом, по которому шагает путник, и с местом, где он «строит, живет, мыслит». Действительно, встреча с философией Хайдеггера, с «мышлением о бытии» - это опыт, который у многих вызывает естественную догадку о скрытых в его текстах топографических схемах мысли. Так какой же представляется топология и топография мысли Хайдеггера?

Топографическая карта мысли Хайдеггера, скрытая в тексте философа, соотносится с лесным ландшафтом, точнее говоря, с местностью Шварцвальда. Сам философ говорит о нем в небольшом эссе «Творческий ландшафт: почему мы остаемся в провинции»:

«На крутом склоне широкой высокогорной долины в южном Шварцвальде, на высоте 1150 метров над уровнем моря, стоит хижина - небольшой лыжный домик. Его площадь - 6 на 7 квадратных метров . Крыша низко опускается над тремя помещениями - кухней, спальней и кельей-кабинетом. По узенькому дну долины и по точно таким же крутым склонам гор разбросаны крестьянские подворья с огромными, низко нависшими над ними крышами. Луга и пастбища тянутся вверх по склону до самого леса с его высокими, темными, старыми елями. А над всем этим стоит ясное летнее небо, в сияющие просторы которого широкими кругами взмывают два ястреба.

Вот мой мир - мир, в котором я тружусь, если смотреть на него созерцательным взором гостя и отпускника, Я же, собственно, никогда не рассматриваю этот ландшафт. Я постигаю его в опыте жизни: ежечасно, денно и нощно плавает он в великих волнах времен года. Тяжесть гор, крепость их первобытных пород, задумчивый рост елей, светлая безыскусная роскошь цветущих горных лугов, шум ручья, бегущего по камням бескрайней осенней ночью, суровая простота занесенных снегом равнин - все это теснит и торопит одно другое, ведет свою ноту сквозь каждодневность существования там, вверху, на горах.

И все это опять же не в особо избранные мгновения сознательного сосредоточения, нарочитого вчувствования, а только тогда, когда свое собственное существование - внутри своего труда, в нем. Только труд разверзает просторы, в какие вступит действительность этих гор. Череда трудов до конца погружена в ландшафт, в его совершающееся пребывание.

Когда во мраке зимней ночи вокруг хижины бушует снежная буря с ее свирепыми порывами ветра, когда все окрест застилает снежная пелена, все скрывая от глаз, вот тогда наступает время торжествовать философии. Вот когда она обязана вопрошать просто и существенно. Всякая мысль должна прорабатываться сурово и отчетливо. Тогда отпечатляется труд мысли в языке - все равно как ели, высясь, противостоят буре».

Этот ландшафт, конечно, - не предмет эстетического созерцания. Хайдеггер описывает мир , в котором он уединился, и вместе с тем - стихию своей мысли. Слово «стихия» употреблено здесь не случайно. Стихия указывает на первоэлементы, материю, природу. На нечто такое, во что в конечном счете упирается мысль, будучи не в силах совладать с ним, одухотворить, вывести на свет, набросить свою сетку координат, чтобы в конечном счете подчинить себе. Стихия указывает на нечто немыслимое в мысли, необособленное, неотделенное, потаенное. Человек живет в мире, живет на земле. И земля властно вторгается в его существо. Более того, она впервые предоставляет человеку место в мире. Можно сказать, для земли небезразлично, где развернется мир исторического бытия человека. «Власть земли», стало быть, состоит в том, что мир может стать «родиной». Одним из главных вопросов Хайдеггера в связи с феноменом мира до конца оставался вопрос: может ли мир, и если да, то как, стать для человека «родным» (heimatlich)?

Экзистирование в мире и на земле определяет характер Dasein, человеческого «бытия-в-мире». Отношение мира и земли не образует четкой системы координат, но представляет собой исторически меняющуюся взаимосвязь. «Земля, для народа же в его историческом свершении его земля» определяется в «Истоке художественного творения» (1936) как «затворяющаяся почва-основа, на которой зиждется и покоится этот народ…». Мир же есть «открытость», в которую разворачивается и которую пронизывает «вздымающаяся» земля.

Земля - та утаивающая, самозатворяющаяся основа, на которой только и может «зиждиться» мир. Земля стремится наружу, произрастая лес, грибы, цветы и травы, корни которых уходят в почву. Мир, давая пространство для творческого труда, пойесиса, также нуждается в почве, на которой впервые может расцвести многообразие форм. Но отношение мира и земли двойственно. Они проникают друг в друга, и в то же время они противонаправлены, образуют «спор». Спор «открытия» и «затворения», игра явления и утаивания, расточения и хранения и есть верный признак «истины бытия». А потому, по мысли Хайдеггера, утрата феноменом земли своего смысла в эпоху современной тотальной техники означает не что иное, как отрыв мира от питающей основы земли, разрушение земли, на что последняя ответствует молчанием.

Почему для человека так важно это «затворение» (Bergung) земли? Хорошо известно, что Хайдеггер прочитывает истину (греч. aletheia) как «непотаенность». Однако вместе с тем истина толкуется как Lichtung - просвет в лесу . Тем самым философ говорит: все, что себя показывает, и в той мере, в какой оно себя показывает, себя скрывает. «Сокрытие» оказывается неотъемлемой частью «свершения истины». Если мы в горизонте нашего «бытия-в-мире» стремимся объяснить, разложить по полочкам все вещи, мы превращаем «открытость» в тотальность и забываем, что, по слову Гераклита, «природа любит скрываться». Превращая вещи в объекты, а мир - в исчислимую величину, мы лишаем их исконной связи с темной, глухой основой земли. Возможное и посильное для Dasein «утаивание» состоит лишь в воспроизведении «спора земли и мира», потому что «утаивание» есть только там, где земля и мир проникают друг в друга. Техника разрушает землю. Но искусство и, прежде всего, поэзия все еще способны беречь истину сущего.

Итак, Шварцвальд и, шире, немецкий лес - то место, откуда берет начало философствование Хайдеггера. Если ландшафт - это место-пребывание бытия, то стоит совершить усилие и попробовать войти в «мышление о бытии» с этой до-концептуальной стороны. Прежде всего, попробуем самостоятельно воспроизвести тот телесно-феноменологический опыт леса, который встроен в текст Хайдеггера и в свою очередь дает нам ценный герменевтический ключ к его мысли.

Лес неотделим от горного массива - он растет вверх во всех смыслах. Лес просматривается на сто-двести шагов - без сильного бурелома и валежника. Неспешным шагом путник идет вверх по дороге, с каждым витком идти становится все труднее. Он останавливается передохнуть и оглядывается: в просвете открываются луга и стройные ряды елей на соседних вершинах. Лес объемлет собой все горы, расступаясь лишь далеко внизу на равнине. Дальше дорога делает поворот (Kehre). Огибая вершину, путник через какое-то время видит место, которое он недавно миновал. Склон уходит вниз, и после каждого нового поворота можно видеть пройденный и лежащий внизу под ногами участок пути. И вдруг дорога внезапно обрывается прямо посреди леса. Здесь из поросшей мхами земли бьют ключи, которые образуют горные речушки и напояют влагой плодородные почвы… Это и есть лесная тропа (Holzweg), прокладываемая лесниками для своих нужд. Дальше - никаких следов человека, ни проторенной дороги, ни опознавательных знаков-засечек.

Здесь внезапно открывается то, что не бросилось сначала в глаза: «задумчивый рост елей…» Порядок вырастает из элементарной силы, имеет в своей основе неразделенное, немыслимое, только стремящееся к порядку. Это лес как питающая почва, земля, основа благосостояния и имущества - то, что греки, родоначальники философии, называли словом hyle, впоследствии переведенном на латинский язык как materies. Для Хайдеггера это было важно, потому что немецкий язык воспринимался им ни больше ни меньше как заместитель греческого логоса в современную эпоху.

В предисловии к сборнику «Holzwege» (1950), включавшему в себя такие важные работы, как «Исток художественного творения» и «Время картины мира», Хайдеггер истолковывал значение слова. «Holzwege» - это лесные тропы, «поросшие травой и внезапно обрывающиеся в нехоженом». «Нехоженое» - это область нетронутого, непродуманного, однако не в смысле «еще не». Оно ускользает от человека, привыкшего к размеренному пространству и времени.

Хайдеггер любил приглашать своих гостей, приезжавших к нему в хижину в Тодтнауберге, на прогулку по лесу до места с поэтичным названием Штюбенвазен. Ответвляющиеся от основной дороги лесные тропы, известные дровосекам и лесникам, были ведомы и философу.

Среди гостей были ученые, философы и поэты - Эрнст и Фридрих Георг Юнгер, Пауль Целан, Карл Фридрих фон Вайцзеккер. Прочтем три поэтических свидетельства, в которых раскрывается мир и сберегается затворенно-замыкающаяся земля.

1. Сначала - четверостишие из стихотворения «Блуждание» («Die Irre») Фридриха Георга Юнгера:

Ich verirrte mich im weiten Walde,

Fand den Weg nicht, der ins Freie fuhrte,

Ging den Holzweg, der im Holze endet,

Ging im Kreise durch die Waldreviere.

На лесной тропе есть риск заблудиться, и путник теряет себя, чтобы себя найти. Мысль, опирающаяся на опыт лесной тропы, предстает не «стрелой познания», не распутыванием клубка нитей, который выводит на свет, на открытую местность, а петлянием в лесу. Привычная линия внезапно превращается в круг. Holzweg, говорит поэт, кончается в лесу (im Holze), буквально: в дереве или древесине. Нет больше торных дорог и знаков, все предоставлено самому себе. Путник оказывается в богатстве неразделенного, необособленного, у истоков изобилия. Но только здесь ему представляется шанс узнать свое собственное, расслышать собственный язык.

2. А вот как передает ощущения от своей встречи с Хайдеггером осенью 1948 г. Эрнст Юнгер:

«…Моя первая личная встреча с философом состоялась в горах, в Шварцвальде под Тодтнаубергом. Уже при первом взгляде я почувствовал нечто, что было не только сильнее слова и мысли, но и сильнее личности. Простой как крестьянин, но крестьянин сказочный, который по желанию может превращаться. „Сокровища в сумрачной еловой чаще“. В нем что-то чувствовалось от охотника, который ставит в лесу капканы.

То был знающий - человек, которому знание приносит не только богатство, но и веселость, как того требует от науки Ницше. В своем богатстве он был неприступен (unangreifbar) и даже неуловим (ungreifbar) - если вдруг явится судебный пристав, чтобы описать его последнее платье. Чего стоил один хитрый взгляд со стороны, он понравился бы и Аристофану!».

Философ чувствует себя в лесной стихии (в эссе «Через линию» Юнгер именует ее словом Wildnis, «пустошь» в смысле невозделанного места) так же уверенно, как крестьянин или охотник, который ставит капканы. Укорененность в лесу воздействует сильнее слова и мысли, где уже есть строй, порядок, индивидуальность. Лес - это опять-таки еще не размеченная, не упорядоченная человеком земля. В лесу обитает свобода: жители леса веселы, независимы, хитры, суверенны, потому что всегда имеют возможность уйти в горы, ускользнуть от судебного пристава, сборщика податей и, в конечном счете, от Левиафана.

В последнем же предложении цитаты делается тонкий намек (через фигуру Аристофана) на знаменитую греческую хитрость и ловкость, софию греков, родоначальников философии. Вспоминается, что Демокрит проникся к будущему софисту Протагору глубочайшим уважением, увидев однажды, как искусно тот укладывает вязанку хвороста, из чего Демокрит сделал вывод, что Протагор способен к самым сложным наукам…

Но приведем еще одну цитату из Юнгера:

«Родина Мартина Хайдеггера - Германия с ее языком; родина Хайдеггера - лес. Там он чувствует себя как дома - в нехоженом, на лесных тропах. Брат его - дерево.

Когда Хайдеггер погружается в язык, он делает больше, чем - как сказал бы Ницше - требуется „среди нас, философов“. Хайдеггеровская экзегеза - больше, чем филология, больше, чем этимология: он ухватывает слово там, где оно еще свежо, в полной силе. Оно дремлет в зародыше молчания, чтобы могуче подняться из насыщенного лесного гумуса…»

Кажется, в этих словах автор как бы дает развернутый комментарий к известному афоризму Хайдеггера «Язык есть дом бытия». Язык, как семя, вырастает из почвы и разворачивается в свободном росте, не испытывая нужды ни в питательных веществах, ни во влаге. Дом бытия стоит в лесу и построен из леса, материи, hyle.

3. В довершение еще одно - пожалуй, самое известное - поэтическое приближение к Хайдеггеру, принадлежащее Паулю Целану. Стихотворение «Тодтнауберг», написанное после визита в хижину летом 1967 г. Приведем его целиком.

Arnika, Augentrost, der

Trunk aus dem Brunnen mit dem

Sternwurfel drauf,

– wessen Namen nahms auf

vor dem meinen? –,

die in dies Buch

geschriebenen Zeile von einer Hoffnung, heute

auf eines Denkenden

Waldwasen, uneingeebnet,

Orchis und Orchis, einzeln,

Krudes, spater, im Fahren,

der uns fahrt, der Mensch

der’s mit anhort,

die halbbeschrittenen

Арника, очей очанка,

из колодца, поверх звездой от-

меченного, напиться,

под кровом

где в книгу –

чье ж имя

в ней перед моим? –

в ту книгу

о надежде

сегодня в сердце

на мыслящего

что грядет

проплешины в лесу, буграми, ржавь,

ятрышник да ятрышник порознь,

смутность, в дороге после,

явственна,

он, кто везет нас,

со-внимает то же,

торенные, лесом

поваленным тропы в топях

(пер. М. Белорусца)

Прочтя присланное по почте стихотворение, Хайдеггер написал Целану 30.01.1968 г: «Слово поэта, произносящего „Тодтнауберг“, называющего место и ландшафт, где чье-то думанье попыталось сделать шаг назад, в незначительное (? - А. М. ), - это слово поэта является одновременно ободрением и предупреждающим призывом, оно хранит память об одном многообразно настроенном (? - А. М. ) дне в Шварцвальде…».

Подробно об ожиданиях и переживаниях Целана во время и после этой встречи можно узнать из биографии Рюдигера Сафрански. Это середина стихотворения («грядущее слово»). Смысл оформляется потом (…spater im Fahren,/ deutlich), а вначале - нечто грубо-нерасчлененное (Krudes). При этом обращают на себя внимание начало и конец текста, которые как бы замыкаются в кольцо.

От внимательного читателя не укроется то, что в стихотворении звучат два лейтмотива, две темы: влаги и пути. Глоток из колодца с резным украшением (Trunk aus dem Brunnen mit dem / Sternwurfel drauf…) - звездой, какую нередко можно встретить в швабско-алеманнских краях; и путь, ведущий к лесным топям наверху (Waldwasen, uneingeebnet…), через которые проложены мостки («недоторенные, лесом поваленным тропы…», halbbeschrittene Knuppelpfade). Эти Knuppelpfade Целана - иное и, быть может, даже более точное название для Holzwege. Обильная влага (Feuchtes,/viel) во мхах, очанка (Augentrost) и вода колодца сливаются в одно. Поэт улавливает архаическую связь, существующую между глазом и источником (она этимологически прослеживается во многих языках).

Мы уже знаем: поэт называет нечто и утаивает - в экстазе, гадании, забвении. То же называл и утаивал Гельдерлин в гимне «Мнемозина». Отважимся ли ступить на зыбкую почву сами? Попробуем задать вопрос: кто хозяин колодца? Ответ будет неожиданно навеян ландшафтом: хозяин колодца - великан Мимир, таинственный хранитель источника мудрости, в котором спрятан глаз Одина, захотевшего получить знание последних вещей. Край колодца зарос мхом и увит плющом; в глубину не проникают ничьи взгляды - только корни мирового древа... Теперь, совершив путь и вернувшись от логоса к мифическому истоку, мы спускаемся назад по лесной тропе к дому.

На камне над могилой Мартина Хайдеггера у кладбищенской часовни в его родном Мескирхе нет креста - только звезда, какую нередко встречает путник в швабско-алеманнских краях.

Martin Heidegger – a Philosopher on a Holzweg

The essay dedicated to the 120th anniversary of Martin Heidegger (1889–1976) is concerned with a hermeneutic reconstruction of Heidegger’s “topological mind map” or “metaphysics of landscape” and deals with a polysemantic term Holzweg, “Timber Track” or “Forest Path”. On the one hand, a Holzweg is a timber track that leads to a clearing in the forest. On the other, it is a track that used to lead to such a place but is now overgrow and leads nowhere. The interpretation is based on poetic whitnesses of E. Junger, F. G. Junger and P. Celan.

Key words : metaphysics of landscape, hermeneutic philosophy, M. Heidegger, E. Junger, F. G. Junger, P. Celan.

Heidegger M. Fruhe Schriften. GA, Bd. 1. Hrsg. v. Friedrich Wilhelm von Hermann. Frankfurt a. M., 1978. S. IV.

Хайдеггер М. Вещь // Время и бытие / Мартин Хайдеггер; пер с нем. . М.: Республика, 1993. С. 325. Здесь же Хайдеггер говорит о «четверице».

Сумел найти точное и емкое выражение: «метафизика ландшафта». Читая философский текст, мы попадаем в поле действия сил, организующих пространство философского произведения. А они имеют пространственное свойство. Речь идет о «ландшафтности» или топологичности мысли, ее пространственном строе, соразмерности «месту» (подробнее см.: Подорога ландшафта: коммуникативные стратегии в философской культуре XIX-XX в. М.: Наука, 1993; см. также: Подорога и смысл. М.: Ad Marginem, 1995. О Хайдеггере. С. 246-330).

Здесь следует заметить, что впервые вопрос о связи определенного типа философствования с характером ландшафта ставится в работе: Степун Ф. К феноменологии ландшафта // Труды и дни. 1912. № 2. С. 52-56. См. переизд.: К феноменологии ландшафта // Сочинения / Он же; сост. . М.: РОССПЭН, 2000. С. 804-806. Я благодарен за это указание.

Хайдеггер М. Творческий ландшафт // Работы и размышления разных лет / М. Хайдеггер; пер. с нем. . М., 1993. С. 218-219. К этому тексту Хайдеггера вновь обращаются редакторы саратовского альманаха «Res cogitans», посвященного теме «Провинция»: Хайдеггер М. Творческая местность: почему мы остаемся в провинции? (пер. А. Мисурова) // Провинция: Теоретический альманах «Res cogitans #5». М. : Книжное обозрение, 2009. С. 57-59.

Ср.: Trawny P. Martin Heidegger. Frankfurt/New-York: Campus-Verlag, 2003. S. 104.

Хайдеггер М. Исток художественного творения // Работы и размышления разных лет / М. Хайдеггер. С. 105.

См.: Heidegger M. Beitrage zur Philosophie (Vom Ereignis). GA, Bd. 65. Hrsg. v. Friedrich-Wilhelm von Herrmann. Frankfurt a. M., 1989. S. 277 f.

Ханс Гримм - пожалуй, самый популярный немецкий писатель межвоенной поры - в романе «Народ без пространства» пишет о лесе как экзистенциальной основе: «Лес служит местом убежища, дающим защиту и кров. Крестьянам, которые не способны кормить себя и свои семьи только возделыванием земли или не овладели профессией мельника, кузнеца, проповедника, врача или учителя, лес всегда может дать работу. Даже когда в долине не найти другой работы… крестьянин всегда может стать угольщиком, рудокопом, лесником» (Grimm H. Volk ohne Raum. Munchen: Albert Langen / Georg Muller, 1933. S. 14).

Heidegger M. Holzwege. 5. Aufl. Frankfurt a. M., 1972.

Карл Фридрих фон Вайцзеккер в своих воспоминаниях рассказывает об одной беседе с Хайдеггером: «Однажды он повел меня по лесной дороге, которая сходила на нет и оборвалась посреди леса в месте, где из-под густого мха проступала вода. Я сказал: „Дорога кончается”. Он хитро взглянул на меня: „Это лесная тропа. Она ведет к источникам. В книжку я это, конечно, не вписал”» (Weizsacker C. F. von. Der Garten des Menschlichen. Munchen; Wien, 1977. S. 407 (пер.)).

Junger F. G. Im tiefen Granit: nachgelassene Gedichte von F. G. Junger. Hrsg. v. Citta Junger. Stuttgart: Klett-Cotta, 1983. S. 40.

Цит. по: Martin B. (Hrsg.). Martin Heidegger und das «Dritte Reich»: ein Kompendium. Darmstadt: Wiss. Buchges., 1989. S. 153. Сам Хайдеггер, вспоминая о той встрече, писал Юнгеру об «обнадеживающем чувстве родства, когда двое идут по лесной тропе»: «Когда я это пишу, мне вспоминается наш разговор в конце прошлого десятилетия. Во время прогулки по лесу мы остановились в месте, где от дороги ответвляется лесная тропа. Тогда я уговаривал Вас выпустить новое издание „Рабочего“…» (Heidegger M. Wegmarken. 3., durchges. Aufl. Frankfurt a. M., 1996. S. 391). Ср. также письмо Хайдеггера Юнгеру от 01.01.2001 (Junger Ernst –Heidegger Martin. Briefe 1949–1975. Hrsg., komm. u. mit einem Nachwort von G. Figal. Klett-Cotta/V. Klostermann, 2008. S. 17–18), где Хайдеггер говорит о «воодушевляющей близости путников (eine ermutigende Verwandschaft des Gehens)», идущих по «ясно намеченным Вами лесным тропам».

Речь идет об эссе «Uber die Linie» (1950), опубликованном Э. Юнгером в сборнике в честь 60-летия М. Хайдеггера. Хайдеггер через пять лет ответил статьей «О „линии“», посвященной 60-летию Юнгера. Дискуссия между философом и писателем была посвящена «преодолению нигилизма». См.: Судьба нигилизма: Э. Юнгер, М. Хайдеггер, Д. Кампер, Г. Фигаль / пер. с нем., пред. и комм. Г. Хайдаровой. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006.

Цит. по: Martin B. (Hrsg.). Martin Heidegger und das «Dritte Reich». S. 154.

Цит. по: Целан П. Стихотворения. Проза. Письма / под общ. ред. М. Белорусца. М.: Ад Маргинем пресс, 2008. С. 325.

Сафрански Р. Хайдеггер. Германский мастер и его время. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 556-560.

- 61.00 Кб

Санкт-Петербургский Государственный Университет

Факультет Психологии

Эссе

по предмету «Эстетика»

Тема:

«Истоки художественного творения»

М. Хайдеггера

Выполнил:

Студентка III курса вечернего отделения

Санкт-Петербург

2007

О сложных вещах можно писать двумя способами: сложно и просто. М. Хайдеггер писал сложно. Интерпретация текста М. Хайдеггера, которую проведу сейчас я, это попытка сказать о том же самом – но проще.

Еще на первом курсе преподаватель, читавший нам курс философии, сказал, что любой пересказ философского текста искажает мысль иногда до неузнаваемости. Диалоги Платона – это только отражение мысли Сократа, домысленная и переформатированная идея.

Это значит, что эта работа отражает только ту кроху мысли, которую уловила я из сложнейших построений М. Хайдеггера – да и ту искажает самим фактом пересказа.

Мартин Хайдеггер несомненно один из величайших философов 20 в. Его прозрения в различных областях философии придали импульс всему дальнейшему развитию современной философии. В какой-то мере все современные течения, от феноменологии до герменевтики, от постмодернизма Лиотара до экзистенциализма Бодрияра берут свой исток в работах именно этого философа. Одной из основных сложностей при описании и интерпретации М. Хайдеггера является то, что его практически невозможно ввести ни в один из известных философских дискурсов.

Исток художественного творения – как кажется мне – сам по себе не только философский текст, но художественное творение. Его смысл не только и не столько в содержании. Каждое использованное слово стоит на своем месте, живет и светится. И общий смысл этого произведения не только в том содержании, которое можно попытаться пересказать.

Для начала надо разъяснить, что такое Sein (Бытийствование), Seiende (Сущее) и Dasein (Пребывание) и как они соотносятся – это центр философской системы М. Хайдеггера от понимания этих объектов и интерпретации их зависит и понимание всех его текстов в целом.

Изначально, до становления христианства, не было дихотомическая пара «душа – тело» представляло собой более сложное образование, в виде треугольника:

душа тело

дух

По мнению М. Хайдеггера, в самом западном мышлении, базирующемся на уже указанной дихотомии, была утрачена «Вещность» мира и сам объект искусства потерял нечто присущее ему изначально.

«Привычно считать, что определение вещности вещи как субстанции с акциденциями соответствует нашему естественному взгляду на вещи. Неудивительно, что к такой привычной точке зрения на вещь примерилось и обычное отношение к вещам, а именно обращение к вещам и говорение о вещах.»

С этого момента за «называнием» вещи перестает стоять отношение к ней. «И однако, возможно, все то, что мы сейчас и в подобных случаях именуем чувством или настроением, гораздо разумнее, то есть внятливее, и притом более открыто бытию, чем всякий разум, который, превратившись меж тем в ratio, претерпел свое лжеистолкование.»

М. Хайдеггер приводит три способа определения вещности: как носитель признаков, как единство известного многообразия ощущений и как сформированное вещество. Эти три понимания ложатся в его схему обозначенную выше, как Sein, Seiende и Dasein. « Если первое истолкование совершенно отстраняет вещь от нас, отставляет слишком далеко в сторону, то второе истолкование слишком близко придвигает ее к нам. В обоих случаях вещь исчезает.»

По всем трем способам понимания М. Хайдеггер показывает различие между изделием и художественным творением. Хотя последнее и несет в себе некоторую «дельность» творения, но вместе с тем в его исток глубже. «У дельности изделия более глубокое происхождение. У вещества и формы и у различия и того и другого более глубокий исток».

М. Хайдеггер говорит об изделии как о более тяготеющем к «земному», в противовес «мирнОму». К обсуждению этого противопоставления мы обратимся ниже.

«В художественном творении истина сущего полагает себя в творение». И далее в тексте: «…в творении речь идет не о воспроизведении какого-либо отдельного наличного сущего, а о воспроизведении всеобщей сущности вещей.» А значит, что за воссозданием в художественном творении воссоздаются не сами вещи как объекты, как изделие, а то что стоит за этими вещами, то что мы обозначили в треугольнике как «дух».

Под истиной М. Хайдеггер понимает иррациональность стоящую за вещами. При чем под иррациональностью он имеет ввиду не «не-рациональность», как отказ от логоса, постоянное кивание в сторону ир-рационального, этого уродливого порождения неосмысленной рациональности». Рациональность, то есть анализ и синтез мира, на основе наших о нем представлений есть способ научного понимания мира, в то время как искусство в философской системе М. Хайдеггера противопоставляется науке. «Обыденное понятие о вещи подходит всегда и подходит ко всякой вещи. И однако, схватывая вещь, оно не постигает ее в ее бытийственности, а застигает ее врасплох.» Далее по тексту: «Наука же, напротив, не есть изначальное совершение истины, но каждый раз есть разрабатывание уже разверстой области истины, а именно разрабатывание ее путем постижения и обоснования всего правильного как правильного возможного и правильного необходимого, что появляется в округе истины.»

На понимании вещи как сформированного вещества необходимо остановиться подробнее. В какой-то мере создание из формы и вещества творения означает отказ от вещности изделия и отказ от проявления в нем изначальной иррациональности, стоящей за вещью. Но при этом в отличие от воссоздания конкретного изделия объект получившийся в итоге не подавляет свой материал, свои исток, но использует его для того, чтобы обнаружить просвет в вещной ткани мира.

В изделии главное его полезность, его применимость. Материал, использованный для изделия, должен максимально соответствовать служебным задачам изделия: «вещество тем лучше и тем более пригодно, чем беспрепятственнее исчезает оно в дельности изделия». Главным для изделия остается «служебность». Материя и форма должны быть незаметны. «Изделие, будучи определено служебностью и пригодностью, само принимает в услужение вещество, из которого состоит.»

Материал, используемый для создания изделия тратится. Он него ожидаюсь, что он будет хорошо и качественно служить, сделает ведь более полезной, применимой и долговременной. Материал использованный для художественного творения напротив, подчеркивается творением и подчеркивает творение. Важно, что использована именно эта материя, в ней реализуется ее возможность, potencia.

Снова обращаемся к греческому языку: творение и ремесло обозначается одним словом «τέχνη». Но греческое «τέχνη» не обозначает ремесла, и тем более не имеет отношения к «техническому» в нашем понимании. Наиболее близкий перевод – «ведЕние», то есть «про-изведение на свет некоего сущего в том смысле, что нечто пребывающее как таковое выносится из закрытости в несокрытость его вида, выгляда».

В художественном творении – наоборот: «вещество не исчезает, но как раз впервые входит в разверстые просторы мира этого творения».

Об истине

Что такое истина? Сейчас это слово используется в смысле «подлинное, настоящее». В переводе с греческого истина означает несокрытость сущего. Сокрытость сущего есть притворство знания. «У нас никогда нет уверенности, показывает ли себя сущее или притворяет. Напротив, просветление и совершается как некое двоякое сокрытие и сотворение… несокрытость сущего есть совершение». Здесь философия М. Хайдеггера делает качественный скачек от рационального понимания действительности к внерациональному, ибо истина существует только в просветах между известными нам пластами Бытия. Мы привыкли воспринимать в разнице понятий «истина – не-истина» обоснование для рационализации мира. Разгадывая загадку мира, мы все более отделяем ее от разгадки. Противопоставляя эти два понятия, как чисто механический субъект и объект противостоят друг другу. В то время как в метафизике М. Хайдеггера истина – это не свойство сущего или суждений.

Человек живет в мире, который он не может познать в целом. Любое полученное знание не прочно, приблизительно. Сущность мира скрыта от понимания человека. «Однако совершается и нечто иное - над сущим и поверх сущего, но не в сторону от него, а предшествуя ему. Посреди сущего в целом бытийствует открытое место. Это просвет.»

И только в нем происходит для человека познание сущего.

«Мир бытийствует, и в своем бытийствовании он бытийнее всего того осязаемого и внятного, что мы принимаем за родное себе. Мир никогда не бывает предметом, который стоит перед нами, который мы можем созерцать. Мир есть то непредметное, чему мы подвластны, доколе круговращения рождения и смерти, благословения и проклятия отторгают нас вовнутрь бытия.»

Мир – это не то, что мы можем знать, или чувствовать. Мы – не зрители, а участники. И все в мире оказывает на нас влияние, даже если мы не в состоянии отследить это влияние. «Мир - это и не воображаемая рамка, добавляемая к сумме всего наличествующего». Мир существует помимо нас и помимо нашей воли. Sein мира лишь в какой-то мере может быть понято и принято наукой. В то время как искусство и объект искусства, хотя Sein в нем присутствует из-за его вещности, обращает и блюдет Dasein – пребывание в мире смыслов и идей большего, чем логика.

У автора эссе возникает такое впечатление, что человечество, раз за разом создает себе кумиров – идеалы, и обязательно недостижимые. Когда главным в понимании человека был дух – человечество создало себе богов. Когда во главу поставили логику, новым кумиром стал компьютер – как совершенная логическая машина. Этими переходами меняется полюс, с которого мир оценивается и познается.

В диалектике мира и земли рождается спор. «Творение, восставляя мир и составляя землю, учреждает этот спор». Подобно Гегелю, М. Хайдеггер основывает свою систему на противостоянии: «Мир и земля сущностно отличны друг от друга и, однако, никогда не разделены. Мир основывает себя на земле, а земля пронизывает мир своим воздыманием в нем. Но сопряженность мира и земли отнюдь не прозябает в пустом единстве противоположностей, которым нет дела друг до друга.» В существовании этого спора в его процессе и Бытии находятся те самые просветы, которые М. Хайдеггер считал необходимым для появления и проявлении искусства.

Истина в споре, как доказано еще Сократом, состоит в неверии в правоту ни одной из сторон.

Есть две точки зрения: что истина существует изначально, в Платоновском смысле. Но нам не дано ее понять в мире вещей и объектов. Вторая заключается в том, что истина существует только в противоборстве мнений, в их борьбе и противоположности. Это опять же приводит нас к мысли, что истина недостижима. Достижимо лишь приближение к ней, всегда не окончательное. Сам М. Хайдеггер говорит: «Истина бытийствует только как спор между просветлением и затворением».

Если мы допустим правильность мнения М. Хайдеггера и остановимся на второй точке зрения, уйдя от идеализма Платона, то мы никак не можем избежать разговора о воспринимающем произведение искусства, о зрителе.

Само по себе художественное творение является лишь одним из объектов действительности и его Sein ничем не отличает его от других объектов. Только его содержание, игра его смыслов и его приближение к зрителю и его «открытость – закрытость» ему позволяет существовать ему как объекту искусства. «Чем более одиноко творение, стоящее в себе самом и упроченное в своем облике, чем полнее это творение разрешает, кажется, все свои связи с людьми, тем проще выступает в разверстость непременное побуждение к бытию такого творения, тем существеннее раздвигается этим побуждением небывалая громадность и тем существеннее опрокидывается толчком этого побуждения все казавшееся до сих пор привычно-«бывалым»». Его эстетическая ценность определяется тем, на сколько явно оно приводит зрителя к разрыву между миром и землей, посвящая его в сущность спора.

Творение отстоит от мира, пребывает в своем одиночестве до появления зрителя. И в этой его непричастности миру и рождается эстетика. Именно эту точку зрения высказывал Л.С. Выготский, который с М. Хайдеггером не был знаком и стоял на совершенно противоположных философских и эстетических позициях.

Художественному творению необходим зритель – человек, чья картина мира отстоит так или иначе от той, что представлена созидающим художественный акт. Только в этом случае может быть порожден спор. «И если творение вообще не может быть, не будучи созданным, и если оно существенно нуждается в своих создателях, то созданное равным образом не может стать сущим, если не будет охраняющих его».

Зритель, какой бы оценки он не придерживался при наблюдении художественного творения, участвует в этом акте не менее его автора. Он как бы воссоздает свою картину мира, пользуясь при этом наблюдаемым им актом другого человека и находясь с ним в диалоге. «… В своем экзистировании человек не выходит изнутри наружу - уже сама сущность экзистирования есть открытое наружу, обнаруживающееся, стояние внутри сущностного расторжения всего, как это присуще просветлению сущего».

В наблюдении художественного произведения мы видим разрыв, который возникает на месте несовпадения картин мира зрителя и творения. «… Чем чище само творение отрешено вовнутрь разверзаемой им самим разверстости сущего, тем с большей простотой вдвигает оно нас в эту разверстость, исторгая нас из обычного. И только затаенность неторопливого пребывания позволяет созданному впервые стать творением, таким, каково оно». Изменение картины мира наблюдателя в психологии, и в какой-то мере в психоанализе, называется инсайтом. Инсайт ведет к осознанию, осознание к выбору, выбор к изменению. «И тронуться, тронуться с места, будучи послушным этому выдвиганию и исторжению, значит преобразовать все обычные связи и отношения к миру и земле и впредь оставлять про себя все свои привычные дела и оценки, чтобы спокойно пребывать внутри истины, совершающейся в творении.»

Описание работы

Одним из родоначальников немецкого экзистенциализма по праву считается Мартин Хайдеггер (1889 — 1976).

В творчестве мыслителя выделяют два периода. Первый период продолжался с 1927 г. до середины 30-х гг. В эти годы помимо “Бытия и времени” им написаны “Кант и проблемы метафизики” (1929), “О сущности основания” (1929), “Что такое метафизика?” (1929). Второй период творчества начинается с 1935 г. и продолжается до конца жизни. Значительными работами второго периода является “Введение в метафизику” (1953), “Гельдерлин и сущность поэзии” (1946), “На пути к языку” (1959), “Ницше” (1961) и др.

В первый период философ пытался создать целостную систему, представляющую собой учение о бытии как основе человеческого существования. Во второй период он обращается к интерпретации философских идей, начиная с сочинений античных авторов: Анаксимандра, Аристотеля, Платона и кончая выдающимися культуртрегерами Нового и Новейшего времени: Ф. Гельдерлина, Ф. Ницше, Р. М. Рильке. В этот период проблема языка становится для него главной темой размышлений.

Свою задачу как философа М. Хайдеггер видел в том, чтобы по-новому обосновать учение о сущности и смысле бытия. Для достижения этой цели он стремился отыскать возможности повышения адекватности передачи своих мыслей средствами языка. Его усилия направлены на передачу тончайших оттенков смысла за счет максимального использования содержания философских терминов.

М. Хайдеггер стремится выявить те основополагающие установки мышления европейцев, которые породили нежелательное состояние всей европейской цивилизации. Важнейшая из этих установок, по мнению философа, предлагала ориентироваться на преодоление той мыслительной культуры, которая уже насчитывает 300 лет. Именно она завела Европу в тупик, и из него надо искать выход, вслушиваясь в шепот бытия. Вопросы о том, туда ли, куда надо, идет человечество и надо ли ему идти в том направлении, куда оно движется, волновали многих европейских мыслителей. Хайдеггер, размышляя над ними, идет далее и спрашивает: “Не последыши ли мы некоторого исторического свершения, которое теперь быстро подходит к своему концу, где все будет завершено в некий все более нудный порядок единообразного”.

Хайдеггер в своей философии не ставит задачу спасения мира. Его цель как мыслителя скромнее, она заключается в том, чтобы понять мир, в котором приходится жить. Он пишет: “Философия ищет, что есть сущее…”. И далее: “Она существует в мелодии соответствия, настраивающегося на голос Бытия сущего”.

Главное внимание в философии М. Хайдеггера придается анализу смысла категории бытия, которая им наполняется своеобразным содержанием. По его мнению, “бытие от раннего начала западноевропейской мысли до сего дня значит то же, что присутствие. Из присутствия, присутствования звучит настоящее. Последнее, согласно расхожему представлению, образует с прошлым и будущим характеристику времени. Бытие как присутствие определяется временем”. Иными словами, бытие у Хайдеггера — это существование вещей во времени, или экзистенция.

Основным моментом осмысления всего сущего является, по Хайдеггеру, человеческое существование. Бытие человека мыслитель обозначает термином “dasein”, порывая с философской традицией, в которой этот термин обозначает “наличное бытие”, “сущее”. У Хайдеггера, по мнению исследователей его творчества, “dasein” означает скорее бытие сознания. Родоначальник немецкого экзистенциализма подчеркивает, что только человек знает о своей смертности и только ему известна временность своего существования. Благодаря этому он способен осознать свое бытие.

Человек, попадая в мир и присутствуя в нем, испытывает состояние заботы. Она выступает в виде единства трех моментов: “бытия-в-мире”, “забегания вперед” и “бытия-при-внутримировом-сущем”. Быть экзистенциальным существом, полагал Хайдеггер, значит быть открытым для познания сущего.

Рассматривая “заботу” как “забегание вперед”, философ желает подчеркнуть момент отличия человеческого бытия от всякого имеющего место в мире вещественного бытия. Человеческое бытие постоянно как бы “ускользает вперед” и таким образом заключает в себе новые возможности, которые фиксируются как “проект”. Говоря иначе, человеческое бытие является проектирующим само себя. В проекте бытия реализуется осознание движения человеческого бытия во времени. В этом заключается возможность рассмотрения бытия как существующего в истории.

Понимание “заботы” как “бытия-при-внутримировом-сущем” означает специфический способ отношения к вещам как к спутникам человека. Структура заботы как бы объединяет прошлое, будущее и настоящее. Причем прошлое у Хайдеггера выступает как заброшенность, настоящее как обреченность на порабощение вещами и будущее как воздействующий на нас “проект”. В зависимости от приоритета одного из этих элементов бытие может быть подлинным или неподлинным.

С неподлинным бытием и соответствующим ему существованием мы имеем дело тогда, когда перевес компонента настоящего в бытии вещей заслоняет от человека его конечность, т. е. когда бытие оказывается целиком поглощенным предметной и социальной средой. Неподлинное существование, по Хайдеггеру, не может быть устранено путем преобразования среды.

В условиях неподлинного существования и философствования человек “приходит в состояние отчуждения”. Неподлинный способ существования, при котором человек погружен в диктующий его поведение мир вещей, Хайдеггер называет существованием в “Меn”, т. е. в безличном “Ничто”, определяющим обыденное человеческое существование. Выдвинутое в Ничто человеческое существо, благодаря открытости Ничто, приобщается к ускользающему сущему, т. е. получает возможность постичь сущее. Ничто отсылает нас к сущему, являясь условием возможности раскрытия сущего. Наше любопытство по отношению к Ничто порождает метафизику, которая у него обеспечивает выход познающего субъекта за пределы сущего.

Следует заметить, что размышляя о метафизике, Хайдеггер интерпретирует ее по-своему, и эта интерпретация отличается от традиционного понимания метафизики, которая часто рассматривалась как синоним философии вообще или как синоним философии, игнорирующей диалектику. По его мнению, вся философия Нового времени представляет собой метафизику субъективности. Причем эта метафизика представляет собой подлинный нигилизм. Мыслитель считал, что философия приводит в движение метафизику, но последняя является корнями дерева философии. Хайдеггер считал, что в нашу эпоху прежняя метафизика, ставшая синонимом нигилизма, завершает свою историю. Доказывает это, по его мнению, превращение философии в антропологию. Причем, “сделавшись антропологией, сама философия гибнет от метафизики”. Свидетельством завершения прежней метафизики, полагал Хайдеггер, является провозглашение лозунга “Бог мертв”. Этот лозунг, выдвинутый Ф. Ницше, означал отказ от религии и признание недееспособности веры в Бога, что являлось доказательством разрушения прежних оснований, на которых покоились идеалы и базировались представления о целях жизни. Исчезновение авторитета Бога и церкви с их “учительной миссией” означает, что на место Бога “заступает авторитет совести, авторитет рвущегося сюда же разума... Бегство от мира в сферу чувственного замещается историческим прогрессом. Потусторонняя цель вечного блаженства преобразуется в земное счастье для большинства. Попечение о религиозном культе сменяется созиданием культуры или распространением цивилизации. Творческое начало, что было прежде чертой библейского Бога, отмечает теперь человеческую деятельность. Людское творчество переходит наконец в бизнес и гешефт”. После этого наступает стадия разложения культуры. Знамением Нового времени, приведшего к такому состоянию, является нигилизм. Согласно Хайдеггеру, “нигилизм” есть приходящая к господству истина о том, что все прежние цели сущего пошатнулись. Но с изменением прежнего отношения к ведущим ценностям нигилизм достигает полноты, становится свободной и чистой задачей установления новых ценностей”. Нигилистическое отношение к прежним авторитетам и ценностям все же не равно остановке развития человеческой мысли и культуры.

Касаясь философии истории Хайдеггера, надо учитывать, что, по его мнению, “последовательность эпох, вмещаемых бытием, и не случайна, и не может быть вычислена как неизбежная”. Мыслитель считал, что люди не могут ускорить приход грядущего, но они могут увидеть его, только надо научиться спрашивать и вслушиваться в бытие. И тогда новый мир сам придет незаметно. Этот мир будет руководствоваться, по Хайдеггеру, “чутьем”, т. е. подчинением “всех возможных устремлений цельной задаче планирования”, а недочеловечество станет сверхчеловечеством.

Для того чтобы это могло произойти, необходимо пройти долгий путь познания, заблуждений и ошибок. Свою лепту в преодоление этого пути может внести осмысление нигилизма, поразившего европейское сознание. Согласно М. Хайдеггеру, “осмыслить “нигилизм” не значит... носить в голове “обобщающие мысли” о нем и в качестве наблюдателей уклоняться от действительного. Осмысливать “нигилизм” значит, наоборот, стоять внутри того, в чем все деяния и все действительное этой эпохи западной истории имеют свое время и свое пространство, свое основание и свои подосновы, свои пути и цели, свой порядок и свою легитимацию, свою обеспеченность и необеспеченность — одним словом свою “истину””. Этим занимается философия. Но успешно может идти по пути изучения мира посредством прислушивания к нему лишь новая философия, которая не должна быть связана ни с прежней “научной философией”, ни с наукой. В развитии последней Хайдеггер видит тревожный симптом разрастания в ней значения исчисляющего мышления и угасания осмысливающего мышления. Выделение в работе “Отрешенность” (1959) этих двух типов мышления и их анализ составляют основу теории познания общественных явлений М. Хайдеггера. По его мнению, вычисляющее или рассчитывающее мышление планирует и исследует, оно калькулирует возможности, не анализируя последствия их реализации. Этот тип мышления эмпиричен и неспособен “подумать о смысле, царящем во всем, что есть”. Что касается осмысливающего мышления, то оно в своих крайностях отрывается от действительности. Но при наличии и специальной подготовки, и упражнений осмысливающее мышление в состоянии избежать этой крайности и достичь истины бытия. Это, по Хайдеггеру, возможно посредством феноменологии, выступающей в качестве “знания толкования”, или герменевтики.

В освещении вопросов постижения бытия и установления истины, рассматриваемых в работе “О сущности истины”, М. Хайдеггер исходил из того, что обыденный человеческий рассудок, благодаря мышлению, выступает средством движения к истине. Но что такое истинное? По Хайдеггеру, “истинное — это действительное”. Философ пишет: “Истинным мы называем не только сущее, но истинным или ложным мы называем прежде всего наши высказывания о сущем”.

Как становится возможным достижение истины и избежание неистинного? Чтобы добиться этого, надо “отдать себя в распоряжение связующих правил”, тем более, что как бы мы ни пытались мыслить, мы мыслим в поле традиции”.

Истина, будучи по Хайдеггеру, чем-то непреходящим и вечным, не основывающимся на мимолетности и обреченности людей, обретается человеком путем свободного вхождения в сферу обнаружения сущего. Свобода при этом мыслится “как допущение бытия сущего”. Для достижения истины свобода является необходимым условием. Если нет свободы, то нет и истины для субъекта ни как субъекта поиска, ни как ценности в виде объекта реализации на практике. Свобода в познании представляет собой свободу поисков и блужданий. Последние являются источником заблуждений, но человеку свойственно преодолевать заблуждения и раскрывать смысл бытия.

Согласно Хайдеггеру, господство в условиях неподлинного существования методов исчисления в науке приводит к тому, что ее применение в практике организации предметного мира превращает его, благодаря технике, в господствующее над людьми образование. Техника при этом становится единственной силой, определяющей способы раскрытия мира.

Из высказываний Хайдеггера, однако, вовсе не следует, что надо отказаться от новых возможностей, открываемых техникой. Ведь человек в мире техники открывается для тайны. Эта новая способность человека, связанная с отрешенностью от вещей, обещает “нам новую основу и почву для коренения, на которой мы можем стоять и выстоять в мире техники, уже не опасаясь его”. От людей требуется, лишь “настоятельнее задумываясь, т. е. мысленно заходя вперед, познавать, что же ставится под вопрос и становится сомнительным”.

И все же человеческое познание только убеждает, что место прежнего мира “ныне все торопливее, бесцеремоннее и всеохватнее занимает предметность технического владения землею господства над землей”. В этих новых условиях жизни “и человечность человека, и вещность вещи — все, по мере того как пробивает себе путь составление, расходится и растворяется в рассчитанной рыночной ценности, признанной рынком, каковой, будучи мировым, не только опутывает всю землю, но и, будучи волей к воле, устраивает торги внутри бытийной сущности бытия” . Такова неутешительная оценка философом текущей жизни.

В трудах М. Хайдеггера как крупнейшего мыслителя XX в. содержатся глубокомысленные характеристики процессов европейской жизни. Многие из этих процессов беспокоили его. Одно из тревожащих его явлений философ видит в отчуждении, которое, как он полагал, приобретает глобальный характер. Это проявляется в том, что многие из тех людей, которые переселились в города из сельской местности, стали чужими для своей родины, но и те, кто остался на родине среди полей и лесов, также “безродны”, как и те, кто покинул ее или был изгнан. Характерной чертой современной жизни, по мнению философа, является утрата людьми “укорененности” в жизни.

Развитие общества, согласно Хайдеггеру, осуществляется так, что оно движется к опасной черте, и спасти его на этом пути может только Бог. Важное внимание в философии М. Хайдеггера уделяется проблеме гуманизма. Высказывание родоначальника немецкого экзистенциализма по этой проблеме отличается концептуальным своеобразием и заключает в себе потенциал для новых подходов к пониманию гуманизма.

Особенность хайдеггеровского понимания гуманизма, отраженного в концентрированной форме в работе “Письмо о гуманизме”, заключается в том, что в отличие от многочисленных исследователей этого феномена философ относил его возникновение не к эпохе Возрождения, а ко времени Древнего Рима периода республики.

Еще одна отличительная черта понимания гуманизма Хайдеггером заключается в том, что мыслитель выдвинул идею множественности гуманизмов. В зависимости от идеологических построений, реализующихся в концепциях гуманизма, он считал правомерным выделение разных версий гуманизма. При этом он исходил из того соображения, что гуманизм — это своего рода озабоченность тем, чтобы люди не утратили своей человечности и достоинства на путях к свободе.

Поддержание гуманизма, согласно Хайдеггеру, нуждается в усилении взаимопонимания между народами. Действия, направленные на укрепление связей и взаимопонимания между западноевропейскими народами, философ рассматривал как условие спасения Запада.

В целом идеи М. Хайдеггера представляют собой попытку преодолеть недостатки старой философии и найти пути к решению проблем выживания людей.

Контрольная работа

Концепция истины как несокрытости Мартина Хайдеггера

Введение

Введение

Цель настоящей контрольной работы заключается в последовательном изложении теории истины Хайдеггера как несокрытости на примере таких работ как "Учение Платона об истине" (1942) и "Парменид" (1942-43). Также представляется разумным обратиться к работе "Исток художественного творения", в основу которой ложится доклад 1935 года. В данной работе не разбирается сочинение Хайдеггера "О сущности истины" (1943 г.) по причине отсутствия достойного перевода на русский язык. В предисловии контрольной хочется заметить, что Хайдеггер в своей философии в первую очередь обращается к работам грекам и к древнегреческому языку, на котором они мыслили. Так, это обращение к языку представляет одну из основных составляющих мысли Хайдеггера: "Именно в том, что Хайдеггер умел услышать в словах их тайное происхождение и скрытое настоящее, я и вижу непревзойденное величие философа".

1. Понимание истины у Платона

Одним из первых произведений, в котором Хайдеггер поднимает проблему сущности греческой "ἀλήθεια", является статья "Учение Платона об истине" (1942). Стоит отметить, что в основу данной работы лег доклад Хайдеггера, прочитанный им в 30-е годы, то есть размышления относятся к раннему периоду творчества философа. Также этой теме был посвящен лекционный курс 1931/32 и 1933/34 гг. "О сущности истины".

Хайдеггер обращается к платоновской "притчи о пещере", которая излагается в седьмой книге "Государства" и в которой поднимается вопрос о сущности полиса. В "притче" повествуется о людях, которые живут под землей в пещере, эти люди прикованы за ноги и шею и имеют возможность видеть лишь то, что находится перед их глазами, а видеть они могут только тени, которые отбрасывают предметы, освещаемые огнем. Платон рассуждает о том, что если бы эти люди заговорили друг с другом, то они неизбежно бы посчитали за истинное и сущее то, что они видят (тени). Далее Платон говорит о том, что если бы вдруг узникам представилась возможность освободиться от оков и приблизиться непосредственно к самим предметам, которые освещаются огнем, то они бы приблизились к истине ближе, а, следовательно, и мыслить стали более правильно, несмотря на то, что свет, исходящий от огня, причинял боль смотрящему. А если бы смотрящий выбрался через тернистый выход из пещеры, и попал бы под свет солнца, и смог бы узреть предметы под светом солнца, то тогда бы он еще ближе приблизился к истинной сущности предметов, хотя и не сразу он смог бы смотреть на эти предметы, а сначала довольствовался бы лишь их отражениями в воде и тенями, отбрасываемыми под светом солнца, но, в конечном счете, смотрящий смог бы обратить свой взор к самому солнцу и увидеть его свойства, познать его природу: "И затем, оставив все это позади, он смог бы уже заключить о нем (о солнце), что это именно оно и обеспечивает времена года и распоряжается целым годом, да и всем, что есть в этой (теперь) видимой области (солнечного света), и даже что оно (солнце) есть также причина всего того, что те (кто пребывает в пещере) известным образом имеют перед собой". Далее Платон размышляет о том, что будет, если этот человек, поднявшийся наверх и сумевший познать сущее спустится обратно в пещеру, то, скорее всего, говорит Платон, этот человек заслужит насмешки со стороны тех, кто живет в пещере и возможно они даже захотят убить этого человека, так как их представления о сущем будут расходиться. Такова притча Платона о пещере, необходимо понимать, что данная притча ложится в основу философии Платона, основной характеристикой которой является существование идей. Идеи в свою очередь понимались Платоном как нечто истинное и идеальное, именно поэтому Хайдеггер обращается к этой притче с целью познания платоновской истины. Хайдеггер рассуждает о том, что переходы от теней к предметам, освещаемым огнем и от них к предметам, освещаемым солнцем и самому солнцу требуют долгого привыкания и обживания. Именно это обживание, говорит Хайдеггер, является платоновской παιδεία. Под παιδεία, Хайдеггер понимает "образование", но с его первоначальным значением: "Образование" говорит о двух вещах: во-первых, слово "образование" есть субстантив от "образовывать в смысле расправляющей чеканки. Но в то же время это "образовывать образует (чеканит) исходя из предвзятой примерки на некоторый задающий меру облик, который называется поэтому перво-образом, образцом. "Образование" есть сразу и чеканка, и сопровождающее ее формирование образа". Противоположностью платоновской παιδεία является ἀπαιδευσία ("без-образованность"). Истолкование "притчи о пещере" Платона, Хайдеггер видит в том, каким видел сущность образования человека Платон и в указании на учение об истине. Так, Джон Саллис в своей статье "Другое начало Платона" замечает: "The image that Socrates makes for Glaucon, that he describes and asks Glaucon to envision, has to do with education. By casting what he says in relation to the image of a cave, Socrates makes an image of our nature in its education and lack of education. Thus the image that Socrates actually makes and Glaucon envisions is not just that of a cave, but rather of the movement through which the soul undergoes education. The expression by which Socrates describes this movement is periagoge oles tes psyches, a revolution or turning-around of the entire soul". Более того, замечает Хайдеггер, "притча о пещере" показывает взаимосвязь образования и истины и "состоит она в том, что лишь это существо истины и известный род его превращения делают возможным "образование " в его основании и основе". Хайдеггер пишет о том, что за "ἀλήθεια" ("несокрытость") люди, запертые и прикованные к пещере принимали тени предметов, после освобождения от оков людям предоставляется возможность увидеть сами предметы, которые освещаются огнем и тогда они приближаются к "более несокрытому", хотя и не сразу, замечает Хайдеггер, ведь глаза и душа смотрящего должна привыкнуть к свету и более истинной природе предметов. "Несокрытейшее" (ἀληθέστατον) предстает перед смотрящим лишь на третьем переходе, от предметов, освещенных огнем в пещере, к предметам, освященным солнцем и к самому солнцу. Приближение к "несокрытейшему", то есть всеистиннейшего, требует особого терпения, замечает Хайдеггер, так как смотрящему придется привыкать к яркому свету солнца, а также принять в свою душу истинную природу вещей. Хайдеггер также говорит о том, что именно на всеистиннейшим основывается образование, поэтому в "притче о пещере" и прослеживается их взаимосвязь, и более того παιδεία всегда отсылает нас к ἀπαιδευσία, а, следовательно, притча также освещает постоянную борьбу с необразованностью. Четвертая ступень притчи, на которой происходит борьба уже сумевшего увидеть истинно сущее с теми, кто все еще прикован к пещере и мыслит сущим тени предметов, показывает то, что истина как "несокрытость" есть борьба с сокрытостью, то есть "истина первоначально означает отвоевывание у сокрытости", замечает Хайдеггер. Таким образом, получается, что истина есть борьба с сокрытостью, и путь к истине имеет несколько шагов и требует терпения того, кто пытается познать эту истину. К тому же именно Платон является родоначальником вечного стремления к истине во всей последующей философии и первым пытается познать ее сущность, наряду с этим стремлением Платон порождает начало метафизики и начало гуманизма, на что и обращает внимание Хайдеггер. Данную проблему поднимает Михайловский А.В. в своей статье "Философия как эзотерическое знание: к интерпретации притчи о пещере у М. Хайдеггера": "Однако Платон, открыв истину как непотаенность, в то же время как бы забывает о ней, проторяя тем самым путь для дальнейшего воцарения истины-правильности (adaequatio intellectus ad rem) над истиной-непотаенностью, делает вывод Хайдеггер". Отсюда становится понятно стремление Хайдеггера обратно к досократикам, он пытается преодолеть основы западноевропейской метафизики через преодоление философии Платона, который ввел учение об идеях, заложив тем самым фундамент для "корреспондентной" теории истины.

хайдеггер несокрытость платон истина

2. Назад к досократикам: истина как несокрытость

Лекционный курс "Парменид" (1942-43) Хайдеггер начинает с рассуждения об особенности мышления Парменида и Гераклита (и досократиков в целом). Так, Хайдеггер утверждает, что только досократики мыслили истинное (das Wahre), в то время как вся последующая западноевропейская философия пыталась познать сущность этого истинного: "Западноевропейское мышление насчитывает две с половиной тысячи лет. То, что помыслено в мышлении обоих мыслителей, ни разу не затрагивается годами и веками". Хайдеггер говорит, что помысленное Парменидом и Гераклитом есть то историческое (das Geschichtliche), которое предшествует всей последующей западноевропейской философии. В двадцатом веке русский философ Владимир Вениаминович Бибихин в книге "Чтение философии" заметит: "Приходится начинать с начала, потому что мы приходим слишком поздно, - мы поздние". Таким образом, то истинное, которое было помыслено Парменидом и Гераклитом, опережает всю последующую историю и является изначальным (das Anfängliche). Хайдеггер утверждает, что Анаксимандр, Парменид и Гераклит являются первоначальными мыслителями, и именно они стояли у истоков первой философии. Последующая западноевропейская мысль отдаляется от истоков, отдаляется от начала и встает вопрос о том, может ли вообще поздняя западноевропейская философия помыслить то начало, которое мыслили Анаксимандр, Парменид и Гераклит.В. В. Бибихин также поднимает эту проблему в "Чтении философии": "Первое по природе - последнее для нас (в последнюю очередь нами замечено)". Для решения данной проблемы Хайдеггер решает обратиться к философии Парменида, которая изложена в его поэме "О природе", Хайдеггер называет эту поэму дидактической, так как она сочетает в себе философские размышления и в то же время имеет стихотворную форму. Для правильного осмысления "дидактической поэмы" Парменида Хайдеггер предлагает обратиться к исходному тексту, то есть тому, который был написан на древнегреческом языке, а не к его переводу, так как перевод не может быть достоверным источником в силу отпечатка субъективности переводящего.В. В. Бибихин также обращает внимание на данную трудность в "Чтении философии" и приводит пример: "Вы понимаете: опять в греческом меньше слов. "На месте одном" - этих слов нет, это обязало бы говорить о месте, "место" зависает, издержка перевода - неизбежная". В отношении западноевропейского мышления Хайдеггер проводит различие между истоком и началом . Под истоком (Beginn) Хайдеггер предлагает понимать "отнесенность этого мышления к определенному "времени".

В свою очередь под мышлением Хайдеггер понимает историю, в которой существует философ и в которой излагает свои мысли. Под "временем" Хайдеггер понимает некую "эпоху", то есть уже сложившуюся определенную ситуацию.

Таким образом, "исток" есть возникновение мышления. Суть "начала" Хайдеггер видит в следующем: ""Начало есть должное-быть-помысленным (Zu-denkende) и помысленное (das Gedachte) в этом раннем мышлении, причем мы еще не знаем, в чем суть этого помысленного". Таким образом, мышление мыслителей есть мышление бытия , так как оно мыслит сущее и в то же время это мышление есть отступление перед бытием . Исходя их этого, получается, что то, что помыслено в таком мышлении, есть начало, а, следовательно, бытие и есть начало. Хайдеггер утверждает, что именно Анаксимандр, Парменид и Гераклит являются единственными "первоначальными" мыслителями именно потому, что они мыслят начало и совершают акт отступления перед бытием, они словно собраны вокруг этого начала. Хайдеггер также указывает на то, что труды начальных мыслителей (Анаксимандра, Парменида, Гераклита) значительно меньше трудов Платона и Аристотеля, и тем более меньше трудов новоевропейских мыслителей, однако начальные мыслят больше всех последующих философов, они мыслят начало, а все последующие западноевропейские мыслители отдаляются от него. Хайдеггер пишет о том, что западноевропейская философия потеряла "способность слышать то малое и простое, что звучит в слове начальных мыслителей". Начиная с Платона и Аристотеля, истина уже никогда не мыслится так, как она мыслится начальными мыслителями, так как Платон и Аристотель пытаются дать истине определение, тем самым загнав истину в рамки, Джон Капуто в своем эссе ""Aletheia и история бытия" говорит следующее: "The trouble, as we have said, started with Plato and Aristotle. For when they formulated this "definition of truth, they set off its limits, cut truth down to size for philosophys purposes, and introduced a formula which could be handed down in a decontextualized form across the centuries".

Во-первых, Хайдеггер указывает на то, что истина как "не-сокрытость " порождает в нас мысли о чем-то сокрытом: "Что было сокрыто перед тем, как о себе заявила "несокрытость, кто именно это скрывает и как происходит сокрытие, когда, где и для кого это сокрытие имеет место". Хайдеггер рассуждает о способах сокрытия и называет такие как утаивание, закутывание, закрытие, сохранение, сбережение, удержание, доверение, переусвоение. Именно рассуждения о способах сокрытия приближают нас к сущности "ἀλήθεια" как "несокрытости". Хайдеггер исходит из того, что наделить истину какими-либо характеристиками сложно, и при ее толковании приходится обращаться к уже известным определениям, так как опыт человека далек от сущности истины, в то время как с сокрытием человек знаком, а следовательно и понять "истину" через "несокрытость" легче: "Что касается сокрытия, то его мы уже знаем, независимо от того, идет ли речь о самих вещах и их взаимосвязях, которые остаются сокрытыми для нас, о том, что мы сами прибегаем к какому-либо сокрытию, осуществляем и допускаем его, или о том, что и то, и другое, то есть как самосокрытие "вещей, так и наше их сокрытие через нас как бы переплетаются между собой".

В-третьих, Хайдеггер указывает на то, что истина как "несокрытость" сама по себе противоречива, а, следовательно, истина находится в отношении "противоположности" к самой себе. Хайдеггер ссылается на западноевропейскую философию, которая видела единственной противоположностью истины не-истину. "Не-истина" в свою очередь ассоциируется с "ложностью", которая выступает как неправильность и является противоположностью правильности, отмечает Хайдеггер: "Это господствующее противостояние известно нам под именами ἀλήθεια καί ψεἀδος, veritas et falsitas, истина и ложность". Однако, говорит Хайдеггер, истина как "правильность" не равнозначна истине как "несокрытости", и потому Хайдеггер задается вопросом о том, какую противоположность истине как "несокрытости" видели греки. Отвечая на это вопрос, Хайдеггер указывает на то, что противоположностью "ἀλήθεια" является "ψε ἀδος ", таким образом противоположностью несокрытости является ложность, а не акт сокрытия.

Особое внимание Хайдеггер уделяет четвертому аспекту в попытке помыслить греческую "ἀλήθεια". Хайдеггер пишет о том, что настоящее познание должно происходить медленно и обдуманно, так как следует увидеть все, что вкладывалось досократиками в понятие истины ("ἀλήθεια"). Хайдеггер видит в истине наряду с не-сокрытостью , не -сокрытостью и указанием на не-истину также указание на открытость, то есть на раскрытие тайного, он говорит, что открытость не видна в самой "ἀλήθεια", однако вся греческая философия указывает на "открытое" словами, именами. "В несокрытости бытийствует открытость" - такой тезис выдвигает Хайдеггер. Он пишет о том, что открытое (das Offene) является ближайшим к несокрытости, поэтому, рассуждая о несокрытости, труднее всего заметить то, что находится ближе всего в силу закона близости . Хайдеггер формулирует некий "закон близости" и говорит о том, что сложнее всего увидеть и помыслить то, что находится ближе всего к познаваемому (открытость к истине как "несокрытости"). Греки видели мир через призму света, ясности и очевидности, а именно поэтому и смогли приблизиться к открытости: "Они схватывали "мир" прежде всего "глазами" и потому "естественным образом" в первую очередь обращали внимание на видение и открывающийся вид. Такая картина заставляла их размышлять о свете и ясности. От прояснения, ясности и прозрачности (διαφανές) света остается один шаг до просвета (die Lichtung) и проясненного (das Gelichtete), то есть всего один шаг как раз до открытого (das Offene) и тем самым до несокрытого как сущностного". Открытое познается через самопрояснение света и становится светлым, то есть "свободным" (das Freie), тем самым, говоря об "открытом", мы представляем незакрытое (Das Unverschlossene) и незанятое (das Unbesetzte). Хайдеггер замечает, что свободное открытое есть само бытие . Более того, то "открытое", которое прибывает в "ἀλήθεια", дает сущему войти и быть присутствующем в сущем: "Устанавливая свое отношение к сущему, человек заранее смотрит в открытое - смотрит потому, что стоит в открывающей и открытой проекции бытия. Без открытого, бытийствующего как само бытие, сущее не могло бы быть ни раскрытым, ни сокрытым". Таким образом, бытие (уже "открытое") может быть усмотрено лишь сущностным взором мыслителя (человека). Хайдеггер приходит к следующему выводу: "Тем не менее теперь мы, наверное, можем быстрее осмыслить и уяснить ту простую мысль, что именно ἀλήθεια есть взирание бытия в им же самим проясненное открытое (das Offene) (и проясненное как оно само, бытие). Это открытое открыто для несокрытого всякого появления".

В.В. Бибихин во второй части "Чтения философии" также занимается разбором поэмы Парменида и соглашается с выводом Хайдеггера: "Потому что Ум, истина уже "сказалась" в бытии, в том, что все есть - и в этот блеск "есть никакое вообще слово уже не проникнет. Всякое окажется только именем!". Необходимо понимать, что Хайдеггер говорит об "ἀλήθεια" в слове Парменида, о том, как она понималась древнегреческими философами, истина для досократиков присутствовала во всем, она являлась самим бытийствующем и самой существенностью.

В лекционном курсе "Парменид" Хайдеггер затрагивает в своих размышлениях природу ложности ("ψε ἀδος "), появляющуюся при третьем аспекте рассмотрения истины, и попытки найти ее противопоставление (не-истина в западноевропейской философии). Через попытку помыслить греческий "ψε ἀδος ", который является антонимом истине, Хайдеггер стремится познать первоначальное значение греческой "ἀλήθεια": "Если у греков антонимом к "несокрытости является "ложность и, следовательно, истина выступает как не-ложность, тогда сокрытость должна определяться в ракурсе ложности". Тем самым Хайдеггер призывает увидеть необходимую взаимосвязь истины и ложности, несокрытости и сокрытости, позитивного и негативного, а также постараться увидеть тот отпечаток (Gepräge), который "ψε ἀδος " налагает на "ἀλήθεια". Для более полного понимания особенностей древнегреческого мышления Хайдеггер обращается к глаголу "λανθάνομαι", который является однокоренным греческой "ἀλήθεια", и переводится как "забывать" (vergessen). Хайдеггер обращается к отрывкам из "Одиссеи" и "Илиады" Гомера, в которых он находит употребление однокоренных слов, так правильный перевод "λανθάνω" будет означать "я сокрыт", а перевод "ἀλάνθανε" - "он оставался сокрытым". Также, Хайдеггер обращается к девизу Эпикура ("λάθε βιώσας"), который в западноевропейской философии переводится как "живи незаметно (для других)", хотя греки, утверждает Хайдеггер, говорили: "Пребывай сокрытым в том, как ты ведешь свою жизнь". Тем самым, Хайдеггер пытается показать значение и власть сокрытого в сознание греков и то, насколько сущее проникнуто сокрытостью: "Греки постигали забывание как событие сокрытия". Продолжая рассуждать о природе ложного Хайдеггер замечает, что если природа истинного вызывает в нас стремление к правильному осмыслению, то и познание "ψεΰδος" не может быть простым. Так, Хайдеггер говорит, что "а λήθεια" давно понимается как verum и certum, то есть как нечто истинное и достоверное, "ψεΰδος" в свою очередь может пониматься как фальсификация, ошибочность, заблуждение. Для понимания сложной структуры "ψεΰδος", Хайдеггер разбирает понятие псевдоним ("ψεΰδος-ἀνομα"), буквальный перевод которого будет означать "ложное имя", так, Хайдеггер рассуждает, что псевдоним человека не будет вводить нас в заблуждение, а порой даже будет больше говорить о человеке носящем его, в то время как "ложное имя" может ввести в заблуждение окружающих, так как человек, носящий "ложное имя" будет выдавать себя за другого. Во избежание критики, которая может упрекнуть в субъективности интерпретации и попытки осмысления того, что вкладывали греки понятие "ψεΰδος", Хайдеггер обращается к фрагментам ранней поэзии (из "Илиады" Гомера и "Теогонии" Гесиода). Хайдеггер пишет о том, что Гомер представляет Зевса в лице того, что что-то являет (показывает), а если он что-то являет, значит что-то является сокрытым, Хайдеггер заключает: "Сущность совершающегося ψεΰδος заключается в скрывающем выставлении-напоказ (Zur-Schau-stellen), то есть в том, что мы называем заставлением (застиланием)". Тем самым получается, что "ψεΰδος" отсылает нас к "за-ставлению", а "за-ставление" в свою очередь является утаиванием (Verhehlen) чего-либо, а именно поэтому не стоит сомневаться в правильности утверждения того, что "ψεΰδος" как утаивание (сокрытость) является антонимом греческой "ἀλήθεια" (несокрытости). Размышляя над природой греческого "ψεΰδος" Хайдеггер обращается к латинскому falsum, которое представляет собой причастие глагола fallere, в свою очередь немецкий "fallen" и греческий глагол "σφάλλω" имеют ту же основу, "σφάλλω" означает "я обманываю" и является следствием того, что представляет собой "ψεΰδος", в то время как латинский глагол fallere, который понимается как "приведение-к-падению" является причиной "ψεΰδος". Хайдеггер занимается различием между греческим "ψεΰδος" и римским falsum с целью того, чтобы показать, что запад мыслит философию Греции не по-гречески, а "по-римски, то есть по-латынски, то есть по-христиански (как язычество), то есть по-романски, то есть по-новоевропейски". Этот момент в философии Хайдеггера очень важен, так как он старается обратиться к работам древнегреческих философов через древнегреческое мышление, обнаружить не только идеи и интерпретировать их согласно традиции "по-новоевропейски", а вернуться к истокам и способу мышления древнегреческих философов.

Таким образом, были разобраны две работы Мартина Хайдеггера, "Учение Платона об истине" и "Парменид", в которых была предпринята попытка толкования греческой "а λήθεια". В "Учении Платона об истине" Хайдеггер приходит к выводу о том, что истина есть борьба с сокрытостью и путь к истине многоступенчатый и требует особого усердия от того, кто пытается познать "а λήθεια". Более того, Хайдеггер в "Учении Платона об истине" указывает на то, что Платон в своей философии порождает стремление к осмыслению истины и это стремление становится опорой для всей последующей философии. Что касается лекционного курса "Парменид", то в нем Хайдеггер обращается к работам досократиков (Анаксимандра, Парменида, Гераклита) и пытается детально разобраться в значении, которое начальные мыслители вкладывали в греческую "а λήθεια". "Парменид" - это поздняя работа Мартина Хайдеггера, а, следовательно, не стоит упускать из внимания тот момент, что Хайдеггер считает истинными мыслителями, которые смогли помыслить начало, только Анаксимандра, Парменида и Гераклита.В. В. Бибихин в "Чтении философии" отмечает: "Хайдеггер читает Парменида не потому, что ничего другого не остается, а потому, что новость настоящая эта, и ее только заслоняют и потому делают еще более важной новости из газет…". В этом отрывке, Бибихин указывает как раз на это огромное значение Парменида для философии, он говорит о том, что было помыслено Парменидом и было тем настоящим и истинным, к которому позже стремилась вся западноевропейская философия. Так, в "Пармениде" Хайдеггер выделяет четыре основных аспекта, понимание которых может приблизить нас к осмыслению греческой "а λήθεια". Хайдеггер указывает на не-сокрытость , которая наводит нас на мысли о наличии акта сокрытия, не -сокрытость, которая говорит о борющейся природе истины и полном отсутствие акта сокрытия, не-истину (ложность) как противоположность истине, а также Хайдеггер говорит о наличии открытости в греческой "а λήθεια".

3. Раскрытие сокрытого в художественном творении

Следующей работой Хайдеггера, к которой необходимо обратиться является "Исток художественного творения", в основе которой лежит доклад 1935 года и которая дополнена пояснениями в 1956 году. Основными вопросами, которыми занимается Хайдеггер в настоящим произведении являются проблема истока как такого, сущности искусства и соответственно истины, которая раскрывается в творении. Для того, чтобы помыслить действительность художественного творения необходимо понять вещность этого творения, а для этого понять, что есть сама вещь, говорит Хайдеггер. Выделяется три способа понимания вещи "как носитель признаков, как единство известного многообразия ощущений, как сформированное вещество". Дельность же изделия, по Хайдеггеру, заключается в его служебности. Так, служебность башмаков реализуется тогда, когда крестьянка работает в них в поле. Хайдеггер обращается к картине Ван Гога, на которой написаны крестьянские башмаки и именно здесь в творении раскрывается бытие сущего, раскрывается истина, ἀλήθεια, как ее мыслили греки: "В художественном творении истина сущего полагает себя в творение. "Полагать" означает здесь - приводить к стоянию. То или иное сущее, например башмаки, приводится в творении к стоянию в светлоте своего бытия". Таким образом, сущностью искусства является истина сущего, которая полагается в творении. В творении воспроизводится сущность не отдельной вещи, а всеобщая сущность вещей, замечает Хайдеггер. Говоря о том, что в творении раскрывается истина, Хайдеггер считает необходимым поставить вопрос о самой сущности истины. Истину Хайдеггер понимает как несокрытость, но здесь важно отметить, что он не просто подменяет одно понятие другим, напротив, он призывает осмыслить истину иначе. Сущность истины мыслилась греками, последующие же философы только отдалились от сущности истины, так как начали воспринимать истину как правильность и познанное, говорит Хайдеггер. Все есть сущее и все стоит в бытии, но не все сущее доступно человеку, посреди сущего бытийствует просвет, предшествуя этому сущему, именно этот просвет открывает доступ к сущему людям, рассуждает Хайдеггер. Просвет не есть постоянно открытый занавес, напротив, сущее всегда раскрывается, это процесс, процесс раскрытия сокрытого - истина свершается. В творении творится истина, в картине Ван Гога совершается несокрытость по отношению ко всему сущему: "Красота есть способ, каким бытийствует истина - несокрытость". Далее Хадйдеггер приходит к вопрошанию о том, насколько в самой сущности истины есть это тяготение к совершению в искусстве. Здесь Хайдеггер поясняет, что в самой сущности истины заключена и неистина, что не значит ложного, но значит сокрытое. Здесь Хайдеггер берет за основу ту самую греческую ἀλήθεια, в основе которой прежде всего видится сокрытое, которое отрицается. Так, Хайдеггер приходит к выводу, что истина есть вечный спор, а совершение истины есть устроение этого спора. Так, Хайдеггер называет несколько способов устроения: творение художественного творения; деяние, которое закладывает основы государства; религия; вопрощающее мышление; наука, которая приходит к истине - философия. Истина бытийствует как спор между просветлением и затоением, между открытым и сокрытым, и стремится быть направленной вовнутрь творения. Когда творение создано - истина упрочняется, поясняет Хайдеггер. Сама же истина, по Хайдеггеру, возникает из ничего. Искусство же дает истине свершиться, оно в творении источает истину, является ее истоком, заключает Хайдеггер.

Таким образом, в данной работе Хайдеггер обращается к вопросу о сущности истины и ее свершении в художественном творении. Раскрытие сокрытого в художественном творении, по Хайдеггеру, есть один из способов свершения истины. Настоящая работа представляет особенный интерес в связи с критикой Ницще Хайдеггером, для которого искусство также выступает способом помыслить истину.

Список использованной литературы

1. Ницше Ф., Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей, пер. с нем.Е. Герцык и др. - М. Культурная революция, 2005

2. Ницше Ф., По ту сторону добра и зла: Сочинения, - М.: Эксмо, 2006

3. Ницше Ф., Рождение трагедии: Или: эллинство и пессимизм - М.: Академический Проект, 2007

4. Хайдеггер М., "Учение Платона об истине", Историко-философский ежегодник. - М.: Наука, 1986

5. Хайдеггер М., Ницше, Том первый, "Владимир Даль": - СПб, 2006

6. Хайдеггер М., Ницше. Том второй, "Владимир даль": - СПб, 2007

7. Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // Вопросы философии, 1990, №7

8. Хайдеггер М., Исток художественного творения, М.: "Академический проспект", 2008

9. Хайдеггер М., "Парменид". - СПб.: "Владимир Даль", 2009

10. Юнгер Ф.Г. Ницше / Пер. с нем. А.В. Михайловского. - М.: Праксис, 2001

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http :// www . allbest . ru /

Контрольная работа

Концепция истины как несокрытости Мартина Хайдеггера

Содержание

Введение

Введение

1. Понимание истины у Платона

Одним из первых произведений, в котором Хайдеггер поднимает проблему сущности греческой "?лЮиейб", является статья "Учение Платона об истине" (1942). Стоит отметить, что в основу данной работы лег доклад Хайдеггера, прочитанный им в 30-е годы, то есть размышления относятся к раннему периоду творчества философа. Также этой теме был посвящен лекционный курс 1931/32 и 1933/34 гг. "О сущности истины".

Хайдеггер обращается к платоновской "притчи о пещере", которая излагается в седьмой книге "Государства" и в которой поднимается вопрос о сущности полиса. В "притче" повествуется о людях, которые живут под землей в пещере, эти люди прикованы за ноги и шею и имеют возможность видеть лишь то, что находится перед их глазами, а видеть они могут только тени, которые отбрасывают предметы, освещаемые огнем. Платон рассуждает о том, что если бы эти люди заговорили друг с другом, то они неизбежно бы посчитали за истинное и сущее то, что они видят (тени). Далее Платон говорит о том, что если бы вдруг узникам представилась возможность освободиться от оков и приблизиться непосредственно к самим предметам, которые освещаются огнем, то они бы приблизились к истине ближе, а, следовательно, и мыслить стали более правильно, несмотря на то, что свет, исходящий от огня, причинял боль смотрящему. А если бы смотрящий выбрался через тернистый выход из пещеры, и попал бы под свет солнца, и смог бы узреть предметы под светом солнца, то тогда бы он еще ближе приблизился к истинной сущности предметов, хотя и не сразу он смог бы смотреть на эти предметы, а сначала довольствовался бы лишь их отражениями в воде и тенями, отбрасываемыми под светом солнца, но, в конечном счете, смотрящий смог бы обратить свой взор к самому солнцу и увидеть его свойства, познать его природу: "И затем, оставив все это позади, он смог бы уже заключить о нем (о солнце), что это именно оно и обеспечивает времена года и распоряжается целым годом, да и всем, что есть в этой (теперь) видимой области (солнечного света), и даже что оно (солнце) есть также причина всего того, что те (кто пребывает в пещере) известным образом имеют перед собой". Хайдеггер М. Учение Платона об истине // Историко-философский ежегодник. 1986. М.: Наука, 1986. C. 257. Далее Платон размышляет о том, что будет, если этот человек, поднявшийся наверх и сумевший познать сущее спустится обратно в пещеру, то, скорее всего, говорит Платон, этот человек заслужит насмешки со стороны тех, кто живет в пещере и возможно они даже захотят убить этого человека, так как их представления о сущем будут расходиться. Такова притча Платона о пещере, необходимо понимать, что данная притча ложится в основу философии Платона, основной характеристикой которой является существование идей. Идеи в свою очередь понимались Платоном как нечто истинное и идеальное, именно поэтому Хайдеггер обращается к этой притче с целью познания платоновской истины. Хайдеггер рассуждает о том, что переходы от теней к предметам, освещаемым огнем и от них к предметам, освещаемым солнцем и самому солнцу требуют долгого привыкания и обживания. Именно это обживание, говорит Хайдеггер, является платоновской рбйдеЯб. Под рбйдеЯб, Хайдеггер понимает "образование", но с его первоначальным значением: "Образование" говорит о двух вещах: во-первых, слово "образование" есть субстантив от "образовывать” в смысле расправляющей чеканки. Но в то же время это "образовывать” образует (чеканит) исходя из предвзятой примерки на некоторый задающий меру облик, который называется поэтому перво-образом, образцом. "Образование" есть сразу и чеканка, и сопровождающее ее формирование образа"Там же.С. 261 . Противоположностью платоновской рбйдеЯб является?рбйдехуЯб ("без-образованность"). Истолкование "притчи о пещере" Платона, Хайдеггер видит в том, каким видел сущность образования человека Платон и в указании на учение об истине. Так, Джон Саллис в своей статье "Другое начало Платона" замечает: "The image that Socrates makes for Glaucon, that he describes and asks Glaucon to envision, has to do with education. By casting what he says in relation to the image of a cave, Socrates makes an image of our nature in its education and lack of education. Thus the image that Socrates actually makes and Glaucon envisions is not just that of a cave, but rather of the movement through which the soul undergoes education. The expression by which Socrates describes this movement is periagoge oles tes psyches, a revolution or turning-around of the entire soul" «Образ, который Сократ создает для Главкона, который он описывает и просит Главкона представить (вообразить), относится к образованию. Проецируя то, что он говорит в отношении изображения на стене пещеры (в пещере), Сократ создает образ природы в ее образовании и отсутствии образования (именно обучение, такое образование). Таким образом, образ, который Сократ действительно создает, а Главкон представляет (воображает) - не только (образ) пещеры, но скорее движения, через которое душа проходит обучение. Выражение, которым Сократ описывает это движение - periagoge oles tes psyches, революция или переворот всей души». Drew A. Hyland and Manoussakis John Panteleimon (eds,) Heidegger and the Greeks, interpretive essays., Indiana university press, 1984. P. 181 . Более того, замечает Хайдеггер, "притча о пещере" показывает взаимосвязь образования и истины и "состоит она в том, что лишь это существо истины и известный род его превращения делают возможным "образование " в его основании и основе " . Хайдеггер М., «Учение Платона об истине”, Историко-философский ежегодник. 1986. М.: Наука, 1986, стр. 262 Хайдеггер пишет о том, что за "?лЮиейб" ("несокрытость") люди, запертые и прикованные к пещере принимали тени предметов, после освобождения от оков людям предоставляется возможность увидеть сами предметы, которые освещаются огнем и тогда они приближаются к "более несокрытому", хотя и не сразу, замечает Хайдеггер, ведь глаза и душа смотрящего должна привыкнуть к свету и более истинной природе предметов. "Несокрытейшее" (?лзиЭуфбфпн) предстает перед смотрящим лишь на третьем переходе, от предметов, освещенных огнем в пещере, к предметам, освященным солнцем и к самому солнцу. Приближение к "несокрытейшему", то есть всеистиннейшего, требует особого терпения, замечает Хайдеггер, так как смотрящему придется привыкать к яркому свету солнца, а также принять в свою душу истинную природу вещей. Хайдеггер также говорит о том, что именно на всеистиннейшим основывается образование, поэтому в "притче о пещере" и прослеживается их взаимосвязь, и более того рбйдеЯб всегда отсылает нас к?рбйдехуЯб, а, следовательно, притча также освещает постоянную борьбу с необразованностью. Четвертая ступень притчи, на которой происходит борьба уже сумевшего увидеть истинно сущее с теми, кто все еще прикован к пещере и мыслит сущим тени предметов, показывает то, что истина как "несокрытость" есть борьба с сокрытостью, то есть "истина первоначально означает отвоевывание у сокрытости" Там же, стр. 265 , замечает Хайдеггер. Таким образом, получается, что истина есть борьба с сокрытостью, и путь к истине имеет несколько шагов и требует терпения того, кто пытается познать эту истину. К тому же именно Платон является родоначальником вечного стремления к истине во всей последующей философии и первым пытается познать ее сущность, наряду с этим стремлением Платон порождает начало метафизики и начало гуманизма, на что и обращает внимание Хайдеггер. Данную проблему поднимает Михайловский А.В. в своей статье "Философия как эзотерическое знание: к интерпретации притчи о пещере у М. Хайдеггера": "Однако Платон, открыв истину как непотаенность, в то же время как бы забывает о ней, проторяя тем самым путь для дальнейшего воцарения истины-правильности (adaequatio intellectus ad rem) над истиной-непотаенностью, делает вывод Хайдеггер" Михайловский А.В., «Философия как эзотерическое знание: к интерпретации притчи о пещере у Мартина Хайдеггера”, В кн.: Платоновский сборник: в 2 т., Т. 2.М., СПб.: РГГУ-РХГА, 2013.С. 412 . Отсюда становится понятно стремление Хайдеггера обратно к досократикам, он пытается преодолеть основы западноевропейской метафизики через преодоление философии Платона, который ввел учение об идеях, заложив тем самым фундамент для "корреспондентной" теории истины.

хайдеггер несокрытость платон истина

2. Назад к досократикам: истина как несокрытость

Лекционный курс "Парменид" (1942-43) Хайдеггер начинает с рассуждения об особенности мышления Парменида и Гераклита (и досократиков в целом). Так, Хайдеггер утверждает, что только досократики мыслили истинное (das Wahre), в то время как вся последующая западноевропейская философия пыталась познать сущность этого истинного: "Западноевропейское мышление насчитывает две с половиной тысячи лет. То, что помыслено в мышлении обоих мыслителей, ни разу не затрагивается годами и веками" Хайдеггер М. Парменид. СПб.: «Владимир Даль», 2009.С. 14 . Хайдеггер говорит, что помысленное Парменидом и Гераклитом есть то историческое (das Geschichtliche), которое предшествует всей последующей западноевропейской философии. В двадцатом веке русский философ Владимир Вениаминович Бибихин в книге "Чтение философии" заметит: "Приходится начинать с начала, потому что мы приходим слишком поздно, - мы поздние" Бибихин В.В. Чтение философии. СПб.: Наука, 2009.С. 343 . Таким образом, то истинное, которое было помыслено Парменидом и Гераклитом, опережает всю последующую историю и является изначальным (das Anfдngliche). Хайдеггер утверждает, что Анаксимандр, Парменид и Гераклит являются первоначальными мыслителями, и именно они стояли у истоков первой философии. Последующая западноевропейская мысль отдаляется от истоков, отдаляется от начала и встает вопрос о том, может ли вообще поздняя западноевропейская философия помыслить то начало, которое мыслили Анаксимандр, Парменид и Гераклит.В. В. Бибихин также поднимает эту проблему в "Чтении философии": "Первое по природе - последнее для нас (в последнюю очередь нами замечено)". Там же.С. 389 Для решения данной проблемы Хайдеггер решает обратиться к философии Парменида, которая изложена в его поэме "О природе", Хайдеггер называет эту поэму дидактической, так как она сочетает в себе философские размышления и в то же время имеет стихотворную форму. Для правильного осмысления "дидактической поэмы" Парменида Хайдеггер предлагает обратиться к исходному тексту, то есть тому, который был написан на древнегреческом языке, а не к его переводу, так как перевод не может быть достоверным источником в силу отпечатка субъективности переводящего.В. В. Бибихин также обращает внимание на данную трудность в "Чтении философии" и приводит пример: "Вы понимаете: опять в греческом меньше слов. "На месте одном" - этих слов нет, это обязало бы говорить о месте, "место" зависает, издержка перевода - неизбежная" Там же,.С. 483 . В отношении западноевропейского мышления Хайдеггер проводит различие между истоком и началом . Под истоком (Beginn) Хайдеггер предлагает понимать "отнесенность этого мышления к определенному "времени”" Хайдеггер М. Парменид. СПб.: «Владимир Даль», 2009.С. 25 .

В свою очередь под мышлением Хайдеггер понимает историю, в которой существует философ и в которой излагает свои мысли. Под "временем" Хайдеггер понимает некую "эпоху", то есть уже сложившуюся определенную ситуацию.

Таким образом, "исток" есть возникновение мышления. Суть "начала" Хайдеггер видит в следующем: ""Начало” есть должное-быть-помысленным (Zu-denkende) и помысленное (das Gedachte) в этом раннем мышлении, причем мы еще не знаем, в чем суть этого помысленного" Там же, стр. 26 . Таким образом, мышление мыслителей есть мышление бытия , так как оно мыслит сущее и в то же время это мышление есть отступление перед бытием . Исходя их этого, получается, что то, что помыслено в таком мышлении, есть начало, а, следовательно, бытие и есть начало. Хайдеггер утверждает, что именно Анаксимандр, Парменид и Гераклит являются единственными "первоначальными" мыслителями именно потому, что они мыслят начало и совершают акт отступления перед бытием, они словно собраны вокруг этого начала. Хайдеггер также указывает на то, что труды начальных мыслителей (Анаксимандра, Парменида, Гераклита) значительно меньше трудов Платона и Аристотеля, и тем более меньше трудов новоевропейских мыслителей, однако начальные мыслят больше всех последующих философов, они мыслят начало, а все последующие западноевропейские мыслители отдаляются от него. Хайдеггер пишет о том, что западноевропейская философия потеряла "способность слышать то малое и простое, что звучит в слове начальных мыслителей" Там же. C. 29 . Начиная с Платона и Аристотеля, истина уже никогда не мыслится так, как она мыслится начальными мыслителями, так как Платон и Аристотель пытаются дать истине определение, тем самым загнав истину в рамки, Джон Капуто в своем эссе ""Aletheia” и история бытия" говорит следующее: "The trouble, as we have said, started with Plato and Aristotle. For when they formulated this "definition” of truth, they set off its limits, cut truth down to size for philosophy"s purposes, and introduced a formula which could be handed down in a decontextualized form across the centuries" «Как мы заметили, основные трудности начались с учений Платона и Аристотеля. Как только они дали определение истины, тем самым установив ее пределы, ограничили ее философскими целями и представили формулу, которая может быть сведена к независящей от контекста на протяжении веков формы». Caputo John D. Demythologizing Heidegger: "Ale?theia" and the History of Being // Philosophy Education Society, The Review of Metaphysics, Vol. 41, No. 3 (Mar., 1988), p. 523. .

Итак, Хайдеггер ставит перед собой задачу правильного истолкования поэмы Парменида. В лекционном курсе Хайдеггер начинает с того, что замечает необходимую взаимопринадлежность Парменида и Гераклита, которая выражается в их способности мыслить истинное (das Wahre): "Мыслить истинное значит постигать его в его существе и, имея опыт такого сущностного постижения, знать истину истинного" Хайдеггер М. Парменид. СПб.: «Владимир Даль», 2009.С. 14. . Хайдеггер, истолковывая поэму Парменида "О природе", говорит о том, что все сказанное мыслителем в поэме принадлежит богине Истине, перед которой разворачиваются все действия поэмы:". Когда мыслитель говорит, он облекает в слова то, что хочет сказать она" Там же.С. 21. Ср. у Бибихина: «Смертный говорит от имени богини, истины, то, что он сам мог бы и должен был сказать от себя, смертного, богине истины: что выбор стал необходим, что и мы сейчас должны были бы сказать, если бы руки у нас не были связаны многозначением и политикой, как мы теперь понимаем политику: что хватит - две с половиной ровно 2500 лет назад Парменид - и Гераклит тоже - уже говорят, и вся последующая история зависла на этой ноте…" (Бибихин В.В. Чтение философии. СПб.: Наука, 2009.С. 356). . Хайдеггер задается вопросом, что же такое есть истина, он пытается приблизиться к сущности "?лЮиейб". Буквальным переводом греческой "?лЮиейб" будет не "истина", а "несокрытость" (Unverborgenheit). Однако данный перевод, рассуждает Хайдеггер, не приближает нас к настоящему значению "?лЮиейб", которое вкладывали досократики в это понятие. Переводя греческую "?лЮиейб", Хайдеггер указывает четыре аспекта, детальное рассмотрение которых позволяет более осмысленно произносить данный термин.

Во-первых, Хайдеггер указывает на то, что истина как "не-сокрытость " порождает в нас мысли о чем-то сокрытом: "Что было сокрыто перед тем, как о себе заявила "несокрытость”, кто именно это скрывает и как происходит сокрытие, когда, где и для кого это сокрытие имеет место" Хайдеггер М., «Парменид». - СПб.: «Владимир Даль», 2009., пер, с немецкого А.П. Шурбелева, стр. 38 . Хайдеггер рассуждает о способах сокрытия и называет такие как утаивание, закутывание, закрытие, сохранение, сбережение, удержание, доверение, переусвоение. Именно рассуждения о способах сокрытия приближают нас к сущности "?лЮиейб" как "несокрытости". Хайдеггер исходит из того, что наделить истину какими-либо характеристиками сложно, и при ее толковании приходится обращаться к уже известным определениям, так как опыт человека далек от сущности истины, в то время как с сокрытием человек знаком, а следовательно и понять "истину" через "несокрытость" легче: "Что касается сокрытия, то его мы уже знаем, независимо от того, идет ли речь о самих вещах и их взаимосвязях, которые остаются сокрытыми для нас, о том, что мы сами прибегаем к какому-либо сокрытию, осуществляем и допускаем его, или о том, что и то, и другое, то есть как самосокрытие "вещей”, так и наше их сокрытие через нас как бы переплетаются между собой" Там же.С. 43. .

Во-вторых, Хайдеггер указывает на значение приставки "не" в "не -сокрытости" или греческой "а- " в "?лЮиейб". Хайдеггер говорит, что смысловая нагрузка приставки "а- " представляет собой какое-либо лишение или ущерб: ""Не -сокрытость" означает, что сокрытость удаляется, преодолевается, изгоняется, причем это удаление, упразднение, преодоление и изгнание существенно отличаются друг от друга" Там же.С. 39. . Таким образом, в истине как "не -сокрытости" отрицается наличие чего-то сокрытого, потаенного, удержанного, а значит, в самой сущности истины как "несокрытости" заключается спор и противостояние с событием сокрытия. Хайдеггер также обращает внимание на то, что истина для греков носила негативный характер, о чем свидетельствует приставка "а- " в "?лЮиейб", тем самым изначально истина несет в себе борьбу с актом сокрытия и провозглашает полное его отсутствие.

В-третьих, Хайдеггер указывает на то, что истина как "несокрытость" сама по себе противоречива, а, следовательно, истина находится в отношении "противоположности" к самой себе. Хайдеггер ссылается на западноевропейскую философию, которая видела единственной противоположностью истины не-истину. "Не-истина" в свою очередь ассоциируется с "ложностью", которая выступает как неправильность и является противоположностью правильности, отмечает Хайдеггер: "Это господствующее противостояние известно нам под именами?лЮиейб кбЯ ше?дпт, veritas et falsitas, истина и ложность" Там же.С. 64. . Однако, говорит Хайдеггер, истина как "правильность" не равнозначна истине как "несокрытости", и потому Хайдеггер задается вопросом о том, какую противоположность истине как "несокрытости" видели греки. Отвечая на это вопрос, Хайдеггер указывает на то, что противоположностью "?лЮиейб" является "ше ?дпт ", таким образом противоположностью несокрытости является ложность, а не акт сокрытия.

Особое внимание Хайдеггер уделяет четвертому аспекту в попытке помыслить греческую "?лЮиейб". Хайдеггер пишет о том, что настоящее познание должно происходить медленно и обдуманно, так как следует увидеть все, что вкладывалось досократиками в понятие истины ("?лЮиейб"). Хайдеггер видит в истине наряду с не-сокрытостью , не -сокрытостью и указанием на не-истину также указание на открытость, то есть на раскрытие тайного, он говорит, что открытость не видна в самой "?лЮиейб", однако вся греческая философия указывает на "открытое" словами, именами. "В несокрытости бытийствует открытость " Там же.С. 308 - такой тезис выдвигает Хайдеггер. Он пишет о том, что открытое (das Offene) является ближайшим к несокрытости, поэтому, рассуждая о несокрытости, труднее всего заметить то, что находится ближе всего в силу закона близости . Хайдеггер формулирует некий "закон близости" и говорит о том, что сложнее всего увидеть и помыслить то, что находится ближе всего к познаваемому (открытость к истине как "несокрытости"). Греки видели мир через призму света, ясности и очевидности, а именно поэтому и смогли приблизиться к открытости: "Они схватывали "мир" прежде всего "глазами" и потому "естественным образом" в первую очередь обращали внимание на видение и открывающийся вид. Такая картина заставляла их размышлять о свете и ясности. От прояснения, ясности и прозрачности (дйбцбнЭт) света остается один шаг до просвета (die Lichtung) и проясненного (das Gelichtete), то есть всего один шаг как раз до открытого (das Offene) и тем самым до несокрытого как сущностного" Там же.С. 312. . Открытое познается через самопрояснение света и становится светлым, то есть "свободным" (das Freie), тем самым, говоря об "открытом", мы представляем незакрытое (Das Unverschlossene) и незанятое (das Unbesetzte). Хайдеггер замечает, что свободное открытое есть само бытие . Более того, то "открытое", которое прибывает в "?лЮиейб", дает сущему войти и быть присутствующем в сущем: "Устанавливая свое отношение к сущему, человек заранее смотрит в открытое - смотрит потому, что стоит в открывающей и открытой проекции бытия. Без открытого, бытийствующего как само бытие, сущее не могло бы быть ни раскрытым, ни сокрытым" Там же.С. 343. . Таким образом, бытие (уже "открытое") может быть усмотрено лишь сущностным взором мыслителя (человека). Хайдеггер приходит к следующему выводу: "Тем не менее теперь мы, наверное, можем быстрее осмыслить и уяснить ту простую мысль, что именно?лЮиейб есть взирание бытия в им же самим проясненное открытое (das Offene) (и проясненное как оно само, бытие). Это открытое открыто для несокрытого всякого появления" Там же.С. 348. .

В.В. Бибихин во второй части "Чтения философии" также занимается разбором поэмы Парменида и соглашается с выводом Хайдеггера: "Потому что Ум, истина уже "сказалась" в бытии, в том, что все есть - и в этот блеск "есть” никакое вообще слово уже не проникнет. Всякое окажется только именем!" Бибихин В.В. Чтение философии. СПб.: Наука, 2009.С. 496. . Необходимо понимать, что Хайдеггер говорит об "?лЮиейб" в слове Парменида, о том, как она понималась древнегреческими философами, истина для досократиков присутствовала во всем, она являлась самим бытийствующем и самой существенностью.

В лекционном курсе "Парменид" Хайдеггер затрагивает в своих размышлениях природу ложности ("ше ?дпт "), появляющуюся при третьем аспекте рассмотрения истины, и попытки найти ее противопоставление (не-истина в западноевропейской философии). Через попытку помыслить греческий "ше ?дпт ", который является антонимом истине, Хайдеггер стремится познать первоначальное значение греческой "?лЮиейб": "Если у греков антонимом к "несокрытости” является "ложность” и, следовательно, истина выступает как не-ложность, тогда сокрытость должна определяться в ракурсе ложности" Хайдеггер М., «Парменид». - СПб.: «Владимир Даль», 2009., пер, с немецкого А.П. Шурбелева, стр. 56 . Тем самым Хайдеггер призывает увидеть необходимую взаимосвязь истины и ложности, несокрытости и сокрытости, позитивного и негативного, а также постараться увидеть тот отпечаток (Geprдge), который "ше ?дпт " налагает на "?лЮиейб". Для более полного понимания особенностей древнегреческого мышления Хайдеггер обращается к глаголу "лбниЬнпмбй", который является однокоренным греческой "?лЮиейб", и переводится как "забывать" (vergessen). Хайдеггер обращается к отрывкам из "Одиссеи" и "Илиады" Гомера, в которых он находит употребление однокоренных слов, так правильный перевод "лбниЬнщ" будет означать "я сокрыт", а перевод "?лЬнибне" - "он оставался сокрытым". Также, Хайдеггер обращается к девизу Эпикура ("лЬие вйюубт"), который в западноевропейской философии переводится как "живи незаметно (для других)", хотя греки, утверждает Хайдеггер, говорили: "Пребывай сокрытым в том, как ты ведешь свою жизнь" Там же, стр. 60 . Тем самым, Хайдеггер пытается показать значение и власть сокрытого в сознание греков и то, насколько сущее проникнуто сокрытостью: "Греки постигали забывание как событие сокрытия" Там же, стр. 68 . Продолжая рассуждать о природе ложного Хайдеггер замечает, что если природа истинного вызывает в нас стремление к правильному осмыслению, то и познание "шеадпт" не может быть простым. Так, Хайдеггер говорит, что "а лЮиейб" давно понимается как verum и certum, то есть как нечто истинное и достоверное, "шеадпт" в свою очередь может пониматься как фальсификация, ошибочность, заблуждение. Для понимания сложной структуры "шеадпт", Хайдеггер разбирает понятие псевдоним ("шеадпт-?нпмб"), буквальный перевод которого будет означать "ложное имя", так, Хайдеггер рассуждает, что псевдоним человека не будет вводить нас в заблуждение, а порой даже будет больше говорить о человеке носящем его, в то время как "ложное имя" может ввести в заблуждение окружающих, так как человек, носящий "ложное имя" будет выдавать себя за другого. Во избежание критики, которая может упрекнуть в субъективности интерпретации и попытки осмысления того, что вкладывали греки понятие "шеадпт", Хайдеггер обращается к фрагментам ранней поэзии (из "Илиады" Гомера и "Теогонии" Гесиода). Хайдеггер пишет о том, что Гомер представляет Зевса в лице того, что что-то являет (показывает), а если он что-то являет, значит что-то является сокрытым, Хайдеггер заключает: "Сущность совершающегося шеадпт заключается в скрывающем выставлении-напоказ (Zur-Schau-stellen), то есть в том, что мы называем заставлением (застиланием)" Там же.С. 86. . Тем самым получается, что "шеадпт" отсылает нас к "за-ставлению", а "за-ставление" в свою очередь является утаиванием (Verhehlen) чего-либо, а именно поэтому не стоит сомневаться в правильности утверждения того, что "шеадпт" как утаивание (сокрытость) является антонимом греческой "?лЮиейб" (несокрытости). Размышляя над природой греческого "шеадпт" Хайдеггер обращается к латинскому falsum, которое представляет собой причастие глагола fallere, в свою очередь немецкий "fallen" и греческий глагол "уцЬллщ" имеют ту же основу, "уцЬллщ" означает "я обманываю" и является следствием того, что представляет собой "шеадпт", в то время как латинский глагол fallere, который понимается как "приведение-к-падению" является причиной "шеадпт". Хайдеггер занимается различием между греческим "шеадпт" и римским falsum с целью того, чтобы показать, что запад мыслит философию Греции не по-гречески, а "по-римски, то есть по-латынски, то есть по-христиански (как язычество), то есть по-романски, то есть по-новоевропейски" Там же, стр. 104 . Этот момент в философии Хайдеггера очень важен, так как он старается обратиться к работам древнегреческих философов через древнегреческое мышление, обнаружить не только идеи и интерпретировать их согласно традиции "по-новоевропейски", а вернуться к истокам и способу мышления древнегреческих философов.

Таким образом, были разобраны две работы Мартина Хайдеггера, "Учение Платона об истине" и "Парменид", в которых была предпринята попытка толкования греческой "а лЮиейб". В "Учении Платона об истине" Хайдеггер приходит к выводу о том, что истина есть борьба с сокрытостью и путь к истине многоступенчатый и требует особого усердия от того, кто пытается познать "а лЮиейб". Более того, Хайдеггер в "Учении Платона об истине" указывает на то, что Платон в своей философии порождает стремление к осмыслению истины и это стремление становится опорой для всей последующей философии. Что касается лекционного курса "Парменид", то в нем Хайдеггер обращается к работам досократиков (Анаксимандра, Парменида, Гераклита) и пытается детально разобраться в значении, которое начальные мыслители вкладывали в греческую "а лЮиейб". "Парменид" - это поздняя работа Мартина Хайдеггера, а, следовательно, не стоит упускать из внимания тот момент, что Хайдеггер считает истинными мыслителями, которые смогли помыслить начало, только Анаксимандра, Парменида и Гераклита.В. В. Бибихин в "Чтении философии" отмечает: "Хайдеггер читает Парменида не потому, что ничего другого не остается, а потому, что новость настоящая эта, и ее только заслоняют и потому делают еще более важной новости из газет…" Бибихин В.В., "Чтение философии". - СПб.: "Наука", 2009., стр. 349 . В этом отрывке, Бибихин указывает как раз на это огромное значение Парменида для философии, он говорит о том, что было помыслено Парменидом и было тем настоящим и истинным, к которому позже стремилась вся западноевропейская философия. Так, в "Пармениде" Хайдеггер выделяет четыре основных аспекта, понимание которых может приблизить нас к осмыслению греческой "а лЮиейб". Хайдеггер указывает на не-сокрытость , которая наводит нас на мысли о наличии акта сокрытия, не -сокрытость, которая говорит о борющейся природе истины и полном отсутствие акта сокрытия, не-истину (ложность) как противоположность истине, а также Хайдеггер говорит о наличии открытости в греческой "а лЮиейб".

3. Раскрытие сокрытого в художественном творении

Следующей работой Хайдеггера, к которой необходимо обратиться является "Исток художественного творения", в основе которой лежит доклад 1935 года и которая дополнена пояснениями в 1956 году. Основными вопросами, которыми занимается Хайдеггер в настоящим произведении являются проблема истока как такого, сущности искусства и соответственно истины, которая раскрывается в творении. Для того, чтобы помыслить действительность художественного творения необходимо понять вещность этого творения, а для этого понять, что есть сама вещь, говорит Хайдеггер. Выделяется три способа понимания вещи "как носитель признаков, как единство известного многообразия ощущений, как сформированное вещество" Хайдеггер М., Исток художественного творения, М.: «Академический проспект», 2008, стр. 12 . Дельность же изделия, по Хайдеггеру, заключается в его служебности. Так, служебность башмаков реализуется тогда, когда крестьянка работает в них в поле. Хайдеггер обращается к картине Ван Гога, на которой написаны крестьянские башмаки и именно здесь в творении раскрывается бытие сущего, раскрывается истина, ?лЮиейб, как ее мыслили греки: "В художественном творении истина сущего полагает себя в творение. "Полагать" означает здесь - приводить к стоянию. То или иное сущее, например башмаки, приводится в творении к стоянию в светлоте своего бытия" Там же, стр. 16 . Таким образом, сущностью искусства является истина сущего, которая полагается в творении. В творении воспроизводится сущность не отдельной вещи, а всеобщая сущность вещей, замечает Хайдеггер. Говоря о том, что в творении раскрывается истина, Хайдеггер считает необходимым поставить вопрос о самой сущности истины. Истину Хайдеггер понимает как несокрытость, но здесь важно отметить, что он не просто подменяет одно понятие другим, напротив, он призывает осмыслить истину иначе. Сущность истины мыслилась греками, последующие же философы только отдалились от сущности истины, так как начали воспринимать истину как правильность и познанное, говорит Хайдеггер. Все есть сущее и все стоит в бытии, но не все сущее доступно человеку, посреди сущего бытийствует просвет, предшествуя этому сущему, именно этот просвет открывает доступ к сущему людям, рассуждает Хайдеггер. Просвет не есть постоянно открытый занавес, напротив, сущее всегда раскрывается, это процесс, процесс раскрытия сокрытого - истина свершается. В творении творится истина, в картине Ван Гога совершается несокрытость по отношению ко всему сущему: "Красота есть способ, каким бытийствует истина - несокрытость" Там же, стр. 31 . Далее Хадйдеггер приходит к вопрошанию о том, насколько в самой сущности истины есть это тяготение к совершению в искусстве. Здесь Хайдеггер поясняет, что в самой сущности истины заключена и неистина, что не значит ложного, но значит сокрытое. Здесь Хайдеггер берет за основу ту самую греческую?лЮиейб, в основе которой прежде всего видится сокрытое, которое отрицается. Так, Хайдеггер приходит к выводу, что истина есть вечный спор, а совершение истины есть устроение этого спора. Так, Хайдеггер называет несколько способов устроения: творение художественного творения; деяние, которое закладывает основы государства; религия; вопрощающее мышление; наука, которая приходит к истине - философия. Истина бытийствует как спор между просветлением и затоением, между открытым и сокрытым, и стремится быть направленной вовнутрь творения. Когда творение создано - истина упрочняется, поясняет Хайдеггер. Сама же истина, по Хайдеггеру, возникает из ничего. Искусство же дает истине свершиться, оно в творении источает истину, является ее истоком, заключает Хайдеггер.

Список использованной литературы