Доказательства о изменение лексики. Исторические изменения словарного состава языка

Cлайд 1

Cлайд 2

Cлайд 3

Cлайд 4

Cлайд 5

Cлайд 6

Cлайд 7

Cлайд 8

Cлайд 9

Cлайд 10

Деривация (от лат. derivatio - отведение, об-разование) - принятое в структурной лингвистике и теории речевой деятельности понятие формаль-ной, семантической и функциональной производности и иерархии единиц всех уровней языковой системы, а также понятие межуровневых отноше-ний; например: снеГ - снеЖок (фонетическая деривация на морфонологическом уровне); о6ъявлять - объявление (словообразовательная деривация); медведь - медведь (о человеке) (лексическая деривация); Пришла зима - Зима пришла (экспрессивный порядок слов) (синтаксическая деривация). Исчислением деривацион-ных процессов, или отношений, занимается наука дериватология, основы которой были заложены в трудах М.В. Ломоносова, А. А. Барсова, Н. И. Греча, Ф. И. Буслаева, С. О. Карцевского. Термин «деривация» был введён Е. Куриловичем в 30-х гг. XX в.

Деривационная единица, или дери-вационный шаг, в синхронной системе языка представляет собой процесс преобразования язы-ковой единицы, принимаемой за исходную (эле-ментарную), с помощью существующего в языке средства (оператора деривации); например, существительное лес является исходной единицей для образования слова лесник с помощью суффикса -ник и нулевой флексии. Новое слово (дериват) имеет новые словообразовательное и лексическое значения, не сводимые к сумме составляющих его компонентов.

Деривация, являясь теоретическим и методологическим конструктом, позволяет объяснять систему языко-вых отношений, развитие языка как непрерывный процесс означивания, показывает пути его творче-ского использования. Деривационные процессы определяют все парадигматические и синтагма-тические связи языка, но традиционно принято исчислять их по уровням языка, различать:

· морфонологическую деривацию (например, век-увечный);

· словоиз-менительную (напр., играть - играю);

· словообра-зовательную (например, 6лизкий - при6лизить);

· лек-сическую (ледяной - ледяной - о взгляде);

· синтаксическую (Солнце выжгло траву - Солнцем выжгло траву);

· смысловую, прояв-ляющуюся на текстовом уровне.

Деривация - однонаправленный процесс, но направление его не всегда очевидно. Чем выше уровень языко-вой системы, тем больше характеристик анализи-руемой единицы следует привлекать; например, для определения развития глагольной полисемии, раз-граничения первичных и вторичных значений не-обходимо исследовать парадигматические отноше-ния моделей предложений, организуемых этими глаголами, выяснить возможные способы заполне-ния синтаксических позиций. На уровне моделей предложения направление преобразования опреде-ляется на основе анализа семантико-синтаксической структуры предложений, причём значение исходного предложения должно являться пери-фразой при установлении значения произ-водного предложения. Это правило обязательно для определения направления внутримодельной и межмодельной деривации предложений. Примером внутримодельной деривации могут служить неопре-делённо-личные предложения, пассивные, ре-зультативные и релятивные конструкции. Межмо-дельные деривационные отношения могут быть проиллюстрированы операциями каузации и декаузации, напр. Он сказал правду (некаузативная конструкция: действие субъекта не обусловлено действием другого субъекта или субъектов) - Его заставили сказать правду (каузативная конст-рукция: действие субъекта вынужденное, обуслов-ленное извне). Увеличение линейной протяжённо-сти и новое значение предложения здесь обеспечи-ваются оператором каузации, который условно можно назвать «положительным», оператором со знаком «минус» осуществляется процесс декаузации; напр. Дети окружили сад изгородью - Дети окружили сад (дом, стол, учительницу и т. п.). Производность второй модели показывается се-мантикой субъекта: во второй конструкции функ-цию субъекта может выполнять только одушев-лённое существительное во множественном числе. Этой специфика-цией компенсируется отсутствие в предложении синтаксической позиции средства воздействия.

Круг синтаксических деривационных процессов не очерчен достаточно чётко. Помимо явлений компрессии (напр., возникновение словосочетания орошаемое земледелие), контаминации (напр., просторечное оплатить за проезд), конверсии, трансформации, перифразы, к деривации относят все виды осложнения грамматической структуры предложе-ния, изменение характеристик логико-синтаксиче-ского и коммуникативного плана. Так, например, предложение Устойчивость традиций отличает всю восточную культуру в начале абзаца имеет поря-док слов экспрессивной или обусловленной тексто-вой связью конструкции: глагол-сказуемое имеет значение отношения и предопределяет синтаксиче-ские позиции субъекта-носителя признака («вос-точная культура») и спецификации признака («устойчивость традиции»). В соответствии с этим исходным членом деривации должна быть конструк-ция Вся восточная культура отличается устой-чивостью традиций, она наиболее элементарна, имеет изоморфную структуру и независима от контекста.

Центральным вопросом дериватологии является понятие регулярности. Как правило, регуляр-ность деривационных процессов зависит от онто-логических свойств исходной единицы, деривативной мощности оператора и типа деривации.

При помощи деривации объясняют не только сложно иерархически организованные единицы синхрон-ной системы языка и речи, но устанавливают про-цессы развития языка в диахронии. Например, ус-тановлено, что каузативные глаголы локально направленного действия (забивать проём фа-нерой) в большинстве своём, за исключением гла-голов крыть и полнить, образованы от некауза-тивных глаголов разных лексико-семантических групп с условным общим названием «глаголы конкретного физического действия». Сначала образо-вывались префиксальным способом глаголы совершенного вида, а затем способом вторичной имперфективации - несовершенного вида, например: 6ить - за6ить - за6ивать; лепить - облепить - о6леплять (окорок тестом); курить - о6курить - обкуривать (де-ревья дымом). Устанавливается первичность моде-лей предложений; например, модель «активный субъ-ект + активный глагол» первична по отношению к модели предложения «неактивный субъект + ак-тивный глагол»: Человек идёт - Топор колет.

Исчисление деривационных отношений в синх-ронии и диахронии в системе языка и при речепорождении - важный инструмент создания общей теории языка.

Период перестройки придал особое значение тем процессам, которые сопровождают развитие языка на всех этапах его существования, сделал их более значимыми, четче выраженными, ярче, нагляднее представленным.

Существование языка немыслимо без постоянного обогащения, развития словарного состава, самой его подвижной части. Но особенно возрастает пополнение словаря в периоды коренных социальных изменений. Однако каждый такой период имеет свои особенности. Если интенсивное обогащение словарного состава остается общей чертой для всех эпохальных периодов в жизни народа, то различными бывают источники его пополнения, способы образования новых слов, пути развития словарного состава. В книге "Русский язык и культура речи", автор Введенская останавливается на вопросе, что же является отличительной чертой состояния лексики русского языка? Прежде всего, следует говорить о значительном пополнении словарного состава русского языка новыми словами, об актуализации большого количества слов, находившихся ранее в пассиве. Он анализирует новую лексику, которая отражает все сферы жизни общества: политику, государственное устройство, идеологию (госструктура, авторитаризм, инаугурация, плановость, десоветизация); экономику (бартер, бизнесцентр, квазиденьги, инвалюта, квотирование, конвертация, кейс-метод), медицину (иглорефлексотерапия, иммунодефицит, антиспидовый, хоспис, иридология);), науку, технику (клон, килобайт, файл, директория, диск, дискета, интерактивный, интернет, картридж, видеокассета); быт (йогурт, кейс, киви, адидасы, гамбургер) и т.д.

Далее автор отмечает, что помимо новых слов возвращены к жизни многие слова: гимназия, лицей, гильдия, гувернантка, корпорация, трест, департамент, муниципалитет, полиция, забастовка, частник, крестьянин, стачком, арендатор, благотворительность, дворянское собрание, наемный рабочий, амвон, владыка, литургия, всенощная, освятить, причастие, благословение, святитель, масленица и др.

Обогащение словаря русского языка происходит и в результате появления новых значений у старых слов. Так, слово империя имело два значения:

• 1) крупное монархическое государство;
• 2) крупная империалистическая колониальная держава с ее владениями. В последнее время империя употребляется в значении "могущественное государство с тоталитарным режимом, состоящее из территорий, лишенных политической и экономической самостоятельности и управляемых из центра".

Автор отмечает, что процессу пополнения словаря противостоит процесс выбывания слов из словарного состава русского языка. Уже в первые годы перестройки уходят в пассив слова, характеризующие советскую действительность - обком, горком, райком, комсомол, пионер, активист, соцсоревнование, соцобязательство, правофланговый, сверхплановый, отоварить, отщепенец, передовик и мн. др.

Отличительная черта современного состояния лексики русского языка - переориентировка слов из характеризующих социальные явления капиталистического строя в наименование явлений российской действительности последних десятилетий.

Происходит разрушение двух лексических систем, сформировавшихся в советскую эпоху и вызванных стремлением советских идеологов подчеркнуть полярность капиталистической и социалистической действительности. Такие изменения не могли остаться незамеченными. В толковых словарях слова из лексической системы, отражающей понятия капиталистического мира, чаще всего имели отрицательный оценочный компонент, социально-ограничительную коннотацию, определяющую их прежнее восприятие. Так, например, слово менеджер, впервые зафиксированное "Словарем новых слов и значений" (1984), толковалось как "наемный управляющий современным промышленным, торговым и т.д. капиталистическим предприятием". В настоящее время слово менеджер приобрело социально нейтральное значение "специалист по вопросам организации управления (в производстве и других областях)". Отсюда стало возможным сочетание наши менеджеры. От русского слова управляющий оно отличается тем, что указывает на признак: руководитель деловой, предприимчивый, инициативный, высокой квалификации. Например: "Но есть еще ряд обстоятельств, которые говорят о том, что менеджер играет немаловажную роль в управлении всеми перестроечными процессами. Перестраиваясь, мы сталкиваемся со старыми порядками, стереотипами, нежеланием расставаться с устоявшимся прошлым. Лед должен растапливать менеджер. Он не просто субъект нового хозяйственного механизма, а локомотив перестройки" (Огонек. 1989. № 9)

Подобных примеров много. Почему эйчар, но не кадровик? Почему рерайтер, но не редактор? Почему нынешние парикмахеры предпочитают называться стилистами, а нынешнюю модель (особенно топ) никому не придет в голову назвать манекенщицей? Некоторые из старых слов еще актуальны (кадровик и редактор), другие же устарели и используются только в разговоре о прошлом (манекенщица или маклер). Есть мнение, что это - разные профессии. Так, стилист, в отличие от парикмахера, не просто пострижет, но и позаботится о стиле в целом. Современная модель отличается от советской манекенщицы, как небо от земли. Она ведь не просто демонстрирует одежду (судя по старым фильмам, в основном рабочую), а снимается в рекламных роликах, участвует в фотосессиях для глянцевых журналов и вообще является эталоном стиля.

Однако, развитие профессии далеко не всегда приводит к смене ее названия. Сегодняшний инженер сильно отличается от инженера XIX века, но инженером называться не перестает. В новых словах присутствует какая-то трудноуловимая аура, привлекательность актуальности и новизны. Естественно, что стилист вправе запросить за стрижку больше, чем парикмахер, а гонорары моделей несопоставимы с зарплатой манекенщиц. С распадом советской распределительной системы полулегальный маклер не мог не превратиться во вполне респектабельного риэлтора, и неважно, что их функции и уровень профессионализма порой никак не различаются. (Кронгауз).

Автор обращает внимание еще на одну особенность. Рост общественного самосознания, постепенное, но неуклонное утверждение и расширение прав человека, свобода в высказывании мнений, собственных суждений привели к тому, что стали по-новому осмысливаться, критически оцениваться слова, которые ранее никаких сомнений не вызывали, казались бесспорными по своему содержанию, четкими и ясными. Следовательно, изменения происходят не только в языке, но изменяется и отношение к языку как средству выражения мысли, к слову как содержательной единице, несущей информацию. Иллюстрацией к этому служат рассуждения о словах, словосочетаниях: воин интернационалист, афганец, культ личности, гордость.

Художественный руководитель театра-студии "У Никитских ворот" Марк Розовский: "Боже, как много разговоров о воинах-интернационалистах! Рядом со святым словом "интернационализм" мы ставим страшное слово "воин". Или интернационализм, или война, эти понятия нельзя соединить. Употребление этого словосочетания продолжает коверкать наши души и унижать нашу нравственную позицию. Мне кажется также этически некорректным и пущенное в оборот слово "афганец", употребляемое не в своем основном значении. Или еще один неуклюжий термин - "культ личности". Да у личности обязан быть культ! Это же прекрасно. А то, что мы называем культом личности, было культом посредственности - все одинаково серо, все подгоняемо под сапог, - культ безличности. Ведь это не просто лексическая неряшливость, а следствие нашей поверхностной морали. Сначала мы не задумываемся о формах слов и содержании дел, а потом удивляемся, почему в нашем обществе, с детства поющем "Интернационал", вместо ожиданий "дружбы народов" махровым цветом распускается обыкновенный шовинизм" (Огонек. 1989. № 47).

Журналист Станислав Рассадин: "Странное, между прочим, дело. Открываю современный словарь "ГОРДОСТЬ.1. Чувство собственного достоинства, самоуважение.2. Чувство удовлетворения от сознания достигнутых успехов, чувство своего превосходства в чем-либо". Заметим: это все о чувствах, как говорится, заслуженной гордости, и только третье, стало быть, третьестепенное значение таково: "Чрезмерно высокое мнение о себе и пренебрежение к другим; заносчивость, высокомерие".

Любопытно или закономерно, что в начале нашего века, в пору отнюдь не рабскую, очередное издание словаря В. Даля обнаруживало куда более определенное отношение к этому слову-понятию: "Гордиться чем-либо, быть гордым, кичиться, зазнаваться, чваниться, спесивиться; хвалиться чем-либо, тщеславиться; ставить себе что-либо в заслугу, в преимущество, быть самодовольным". Да что Даль! Откройте Новый завет, в течение столетий ложившийся в основу нашей нравственности и даже фразеологии, и в так называемой "симфонии", т.е. в именном и предметном указателе, узрите: "ГОРДОСТЬ грех". Не лезу в глубины этимологии, не делаю скоропалительно-однозначных выводов, но одно, увы, достаточно ясно. Ясней некуда. Бойтесь потрясения, когда это в один прекрасный день вдруг произойдет!". Как в воду глядел: произошло!" (Огонек. 1989. № 43).

Сравнивая лексическую систему современного русского языка со словарем древнерусского языка, мы обнаруживаем не только количественные различия, но и более глубокие качественные. Таких различий много, но одно из главных вот такое: по сравнению с современной древнерусская лексика была менее организованна как система.

В чем это проявлялось? Например, в том, что в качестве обозначения какой-либо вещи, свойства или понятия могло фигури-

5. Заказ 408

ровать не одно слово, а несколько, и между ними не было каких- либо четких смысловых различий.

Так, слова облестъ и обман имели общее значение ‘обман*, глагол поличити употреблялся в том же смысле, ЧТО и уличити"у одно и то же значили слова свет, сияние и сѳетительстѳо; требованный, нужный и полезный; благый, добрый и милосердый и др.

Таким образом, в древнерусском языке была гораздо большая, чем в современном, вариативность названий, не оправданная коммуникативными потребностями. Да и в более позднее время еще сохранялась подобная дублетность лексических средств (например, в XVIII в. были и толщина, и толстота, и толстость для обозначения одного и того же качества).

По мере развития русский литературный язык избавлялся от дублетности. В лексике сохранялось лишь то, что было связано с различением смысла или со стилистическими оттенками. В то же время от столетия к столетию словарь становился больше, богаче, И смысловые отношения между словами уСЛОЖНЯЛИСЬ|И утоньшались. Эти изменения были нескольких типов.

1. Изменения в способах называния предметов.

В древности названия предметов могли даваться по различным признакам: по особенностям формы, материалу, смежности с другими предметами и т. п.

Например, если обратиться к истории русских названий посуды, то можно узнать, что, скажем, стакан назван так по материалу: в старину стаканы изготавливались из досок (первоначально досто- канъ) \ ведро оказывается родственным слову вода (т. е., если огрубить эту связь, ведро - сосуд для воды); слово горшок возникло в результате переноса наименования с одного предмета на другой, смежный: исторически горшок - это маленький горн (приспособление для изготовления горшков); слово блюдо также метонимического происхождения: оно связано с готским корнем, означавшим ‘стол’.

С развитием языка начинает преобладать - и чем ближе к нашему времени, тем отчетливее - принцип наименования предмета по его функции, предназначению. Более поздние (по сравнению с древнерусскими) названия опознаются по «прозрачности», мотивированности их структуры. Слово как бы сигнализирует своей формой, для какой цели служит обозначаемый им предмет: выключатель, пылесос, фиксатор, звукосниматель и т. п.

2. Изменения в родо-видовых отношениях между понятиями и их отражение в словаре.

В древнерусском языке существовали названия стол, скамья, лавка, кресло, кровать и другие обозначения мебели, но самого слова мебель (или какого-либо другого, которое объединяло бы все видовые названия) не было. К середине XVIII в. ряд таких видовых наименований разрастается: появляются заимствованные из других языков слова диван, шкаф, буфет, табурет(ка) и др. Необходимость в общем наименовании становится настоятельной, и в русском языке укрепляется слово мебель (заимствованное из французского через немецкий), которое обозначает родовое понятие.

Таким образом, в русском языке вместо бессистемных, разрозненных наименований формируется группа слов, между которыми устанавливаются родо-видовые отношения.

Тенденция к организации слов в подобные множества с одним родовым наименованием возрастает на последующих этапах развития русского языка. Исследователи современного его состояния отмечают такие группы со сравнительно недавно появившимися родовыми обозначениями: шапка, шляпа, кепка, папаха, фуражка... - головной убор; магазин, лавка, ларек, палатка, лоток...- торговая точка; поезд, самолет, автомобиль, теплоход...- транспорт и т. п.

3. Изменение синонимических отношений между словами. Увеличение синонимических рядов.

Развитие синонимии, увеличение арсенала синонимических средств - один из главных показателей совершенствования языка, его выразительных возможностей. На смену отношениям дублетно- сти, свободной вариативности постепенно приходят такие отношения между словами, которые основываются на принципе функциональной необходимости: в языке сохраняются лишь такие единицы, которые отличаются от других по значению и употреблению. Если эти отличия малы, то слова объединяются в синонимические ряды; каждое слово ряда, называя то же действие или качество, подчеркивает в нем какой-либо особый оттенок (см. § 63).

Так, в древнерусском языке глаголы помышляти, размышляти, думати имели общее значение ‘думать’; в языке XVIII-XIX вв. и в современном это слова; хотя и близкие по смыслу, но обладающие самостоятельными значениями, которые реализуются в разных контекстах (ср.: «Я и не помышлял о таком успехе! Что тут долго размышлять - надо ехать»; «Прежде чем делать - подумай»). Еще в начале XIX в. прилагательные особый и отдельный различались по смыслу не очень четко. А. С. Пушкин писал своему другу П. А. Плетневу: «... во сколько комнат нужна мне квартира? Был бы особый кабинет - а прочее мне все равно» (мы бы сейчас сказали: отдельный).

В процессе пополнения языка иноязычными заимствованиями также происходит увеличение синонимических рядов, отношения между «своим» и «чужим» часто весьма сложны и по смыслу и стилистически («чужое» тяготеет к книжному стилю, а «свое» - к нейтральному и разговорному): ср. такие близкие по смыслу слова, как уют - комфорт, страх - паника, всеобщий - тотальный и под.

4. Стилистическая дифференциация лексики.

Многие из слов, которые на предшествующих стадиях развития языка употреблялись как обозначения одного и того же, впоследствии могут расходиться не по смыслу, а стилистически: одно наименование закрепляется как нейтральное, а другие приобретают книжную или, напротив, разговорную окраску. Например, увеличивать (капитал) - нейтральный глагол, приумножать - книжный, а округлять- разговорный; ловкий (в работе) -стилистически нейтральное, а хваткий, ухватистый, сноровистый - разговорные; гла-

гол угождать (кому-либо) стилистически нейтрален, ублажать (кого-либо) имеет разговорную, а потрафлять (кому-либо) - просторечную окраску. Пока в языке не было четкой и детальной дифференциации стилей, стилистические границы между подобными словами были размытыми.

5. Увеличение омонимии.

Фонетические и морфологические изменения, происходящие в языке, а также процессы заимствования могут быть причиной возникновения омонимов (см. § 61). Таковы, например, пары есть - ‘принимать пищу’ и есть - ‘имеется’ (первое раньше писалось с ѣ: ѣсти]; норка - уменьшительное от нора и норка - животное; клуб (дыма), клуб - ‘культурно-просветительное учреждение’ и т. п.

Это приводит к усложнению системных отношений в лексике: каждый из омонимов вступает в определенные отношения с близкими или, напротив, противопоставленными ему по смыслу словами, приобретает более или менее устойчивые связи с другими словами в пределах высказывания. Например: клуб дыма - скопление дыма (отношения вида и рода), клуб - облако дыма (синонимия), клуб - струйка дыма (противопоставление по смыслу), Из окон вырывались клубы дыма\ омоним этого слова имеет свои отношения: клуб - учреждение (вид-род), клуб - дом культуры (близость по обозначаемым объектам), Это не клуб, а сарай (противопоставление), пойти в клуб, на сцене клуба и т. д.

6. Изменение лексической сочетаемости.

С развитием языка возрастает избирательность слова в его сочетании с другими словами и тем самым усиливается идиоматич- ность (своеобразие) самих словосочетаний.

Так, например, глаголы сделать, сделаться в своих переносных значениях в языке XIX в. сочетались с существительными гораздо более широко, чем теперь. Сделать можно было не только замечание или упрек, но и, скажем, вопрос. В повести Пушкина «Выстрел» офицеры «сделали ему [Сильвио] этот вопрос» (мы бы сказали: задали вопрос). В повести «Капитанская дочка»: «Пошел мелкий снег - и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель». Подобное употребление глаголов сделать, сделаться не было индивидуальной особенностью стиля Пушкина - ср. такую фразу из романа Лермонтова «Герой нашего времени»: «Тревога между тем сделалась ужасная».

Другим словам также была свойственна большая, чем сейчас, свобода сочетаний: писали, например, произвести влияние, производить панику (ср. современные оказать влияние, сеять или поднимать панику), говорили не только (со мной) случилась беда, но и случилась радость. «Очень помню вас», «совершенно понимал своего приятеля», «слишком знаю их точку зрения», «пачка ключей», «безвыходное уныние» - эти и подобные обороты мы можем встретить не только у А. И. Герцена, Д. И. Писарева, Г. И. Успенского, раннего Л. Н. Толстого, произведения которых отделены от нашего времени более чем столетием, но и в письмах А. Блока, рассказах А. И. Куприна, повестях А. Н. Толстого. В современном языке эти же мысли выражаются иначе: очень хорошо, отчетливо помню, хорошо (вполне) понимал, слишком хорошо знаю, связка ключей, безысходное уныние.

Таким образом, механизм лексической сочетаемости становится тоньше, а словесные средства, обеспечивающие работу этого механизма, разнообразнее.

Перечисленные виды изменений в лексической системе не исчерпывают всех системных преобразований, происходящих в словаре. Однако они дают представление о процессах, в результате которых лексика меняется и количественно и качественно.

Словарь языка изменяется путем обновления лексики (см. Неологизмы; Архаизмы, историзмы), накопления новых выразительных средств. Находит в нем отражение история изменений в жизни народа, общества. Одновременно и в тесной связи с этими процессами, меняющими состав словаря, происходит внутреннее развитие лексики как системы: перестройка некоторых ее участков, изменение связей между соотносительными по смыслу словами, перемещение слов из одних рядов и групп в другие и т. п.

Сравнивая, например, лексическую систему современного русского языка со словарем древнерусского языка, мы обнаруживаем не только количественные различия, но и более глубокие, качественные. Эти изменения нескольких типов.

1. Изменения в способах называния предметов.

Раньше, в древности, названия предметам часто давались по особенностям их формы, по материалу, по смежности с другими предметами и т. п. Например, если обратиться к этимологии русских названий посуды, то можно узнать, что, скажем, стакан назван так по материалу: в старину стаканы изготавливались из досок (первоначально достоканъ); ведро оказывается родственным слову вода (т. е., если огрубить эту связь, ведро - сосуд для воды); слов о горшок возникло в результате переноса наименования с одного предмета на другой, смежный: этимологически горшок - это маленький горн (приспособление для изготовления горшков).

С развитием языка начинает преобладать - и чем ближе к нашему времени, тем отчетливее - принцип наименования предмета по его функции, назначению. Слово как бы сигнализирует, для какой цели служит обозначаемый им предмет: выключатель, пылесос, фиксатор, звукосниматель и т. п.

2. Изменения в родо-видовых отношениях между понятиями и их отражение в словаре.

В древнерусском языке существовали названия стол, скамья, лавка, кресло, кровать и другие обозначения видов мебели, но самого слова мебель или какого-либо другого, которое бы объединяло все видовые названия, не было. К середине XVIII в. ряд таких «частных» наименований увеличивается: появляются заимствованные из других языков диван, шкаф, буфет, табурет(ка) и др. Необходимость в общем наименовании становится настоятельной, и в русском языке укрепляется слово мебель (заимствованное из французского через немецкий), которое обозначает родовое понятие.

Таким образом, в русском языке вместо разрозненных наименований формируется группа слов, между которыми устанавливаются родо-видовые отношения.

Тенденция к организации слов в подобные множества с одним родовым наименованием возрастает на последующих этапах развития русского языка. Исследователи современного его состояния отмечают такие лексические группы со сравнительно недавно появившимися родовыми обозначениями: шапка, шляпа, кепка, папаха, фуражка,... → головной убор; магазин, лавка, ларек, палатка, лоток,... → торговая точка; поезд, самолет, автомобиль, пароход,... → транспорт и т. п.

3. Изменение синонимических отношений между словами. Увеличение синонимических рядов.

Развитие синонимии, увеличение арсенала синонимических средств - один из главных показателей совершенствования языка, его выразительных возможностей. На смену отношениям дублетности, свободной вариантности постепенно приходят такие отношения между словами, которые основываются на принципе функциональной необходимости: в языке сохраняются лишь такие единицы, которые отличаются от других по значению и употреблению. Если эти отличия малы, то слова объединяются в синонимические ряды. Каждое слово ряда, называя то же действие или качество, подчеркивает в нем какой-либо особый оттенок (см. Синонимы).

Так, в древнерусском языке глаголы по-мышляти, размышляти, думати имели общее значение «думать»; в языке XVIII-XIX вв. и в современном это слова хотя и близкие по смыслу, но обладающие самостоятельными значениями, которые реализуются в разных контекстах (сравним: Я и не помышлял о таком успехе! Что тут долго размышлять-надо ехать! Прежде чем делать - подумай). Еще в начале XIX в. прилагательные особый и отдельный различались по смыслу не очень четко. А, С. Пушкин писал своему другу П. А. Плетневу, «...во сколько комнат нужна мне квартира? Был бы особый кабинет - а прочее мне все равно» (мы бы сейчас сказали: отдельный).

4. Изменение лексической сочетаемости.

С развитием языка возрастает избирательность слова в его сочетании с другими словами, тем самым усиливается идиоматичность (особость, своеобразие) самих словосочетаний.

Так, например, глаголы сделать, сделаться в своих переносных значениях в языке XIX в. сочетались с существительными гораздо более широко, чем теперь. Сделать можно было не только замечание или упрек, но и, скажем, вопрос. В повести Пушкина «Выстрел» офицеры «сделали ему [Сильвио] этот вопрос» (мы бы сказали: задали). В «Капитанской дочке»: «Пошел мелкий снег - и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метелью. Подобное употребление глаголов сделать, сделаться не было индивидуальной особенностью стиля Пушкина - сравним такую фразу из романа Лермонтова «Герой нашего времени»: «Тревога между тем сделалась ужасная».

Но, может быть, такая сочетаемость была характерна лишь для этих двух глаголов? Нет, и другим словам была свойственна большая, чем сейчас, свобода сочетаний: писали, например, произвести влияние, производить панику (сравним современные оказать влияние, сеять или поднимать панику); говорили не только случилась беда, но и случилась радость. «Очень помню вас», «совершенно понимал своего приятеля», «слишком знаю их точку зрения», «пачка ключей», «безвыходное уныние» - эти и подобные обороты мы можем встретить не только у А. И. Герцена, Д. И. Писарева, Г. И. Успенского, раннего Л. Н. Толстого, произведения которых отделены от нашего времени более чем столетием, но и в письмах А. Блока, рассказах А. И. Куприна, повестях А. Н. Толстого. В современном языке эти же мысли выражаются иначе: очень хорошо (отчетливо) помню, хорошо (вполне) понимал, слишком хорошо знаю, связка ключей, безысходное уныние.

Таким образом, механизм лексической сочетаемости становится тоньше, а словесные средства, обеспечивающие работу механизма, разнообразнее (см. Лексическая сочетаемость).